Олег Казаринов - Обратная сторона войны

И конечно — я до сих пор не упоминал об этом, — кроме того и прежде всего он ежедневно и ожесточенно воюет, подвергая себя смертельной опасности».

Наверное, у юнцов, обивавших пороги военкоматов, сбегавших на фронт в жажде скорее схватиться с ненавистным врагом, представление о войне не сильно отличалось от представления средней домохозяйки: строчат пулеметы, ревут танки, летят самолеты, а вокруг — взрывы, взрывы. «Кошмар!» — притворно закатит глаза домохозяйка. «Война!» — возбужденно воскликнет юнец.

И поэтому новобранцы и ополченцы, если им посчастливилось не сразу с отчаянным криком «мама!» сложить свои головы под гусеницами танков, а ситуация позволила им пройти хотя бы месячный курс «Молодого бойца», в нетерпении рвались на передовую, чей артиллерийский рокот они слышали вдали. Когда же для них начнется НАСТОЯЩАЯ война, где кинешься в бой и, возможно, совершишь подвиг? Почему их держат пусть в ближнем, но в тылу?

Но они уже воевали. Строили, копали, носили бревна, охраняли склады, разгружали вагоны, тушили пожары, таскали трупы…

Как часто глупая романтика мешает нам за войной увидеть войну!

Гениальный французский военный инженер, маршал Себастьян Ле Престр де Вобан когда-то сказал: «Больше пота — меньше крови». Солдатский труд во все времена был тяжелее каторжного. А начиная с XX века первым оружием солдата и подавно стала лопата. (Ветераны рассказывали, как «руки от лопат стирались до костей, их приходилось обматывать тряпками, чтобы копать дальше».)

И этот труд убивал не менее беспощадно, чем вражеские пули и снаряды, хотя и не так кроваво. Вспомним хотя бы наполеоновских саперов, которые по шею в студеной воде, отталкивая руками льдины, наводили переправу через Березину, чтобы могли спастись остатки армии. Уже через несколько дней из четырехсот саперов оставалось всего сорок…

Это тоже воинский подвиг, это тоже война.

Все наши мирные, тыловые представления о войне находятся в диком несоответствии с тем, что в действительности происходит ТАМ. Об этом лишний раз говорят письма из дома, изъятые у убитых солдат.

«Мамы советовали прежде всего беречь себя от простуды, подробно писали, какие стельки, положенные в сапоги, вернее всего спасут их любимых деток от гриппа и осложнений, каким салом надо смазывать кожу ботинок, чтобы она была помягче, во-первых, и не пропускала воды, во-вторых. Жены просили мужей привезти чего-нибудь из теплой одежды, а заодно упрашивали не рваться в бой, не высовывать головы из окопов, предупреждая мужей, что враги больше всего обожают стрелять именно в головы… Невесты целовали женихов в губы, которые никогда не раскроются. Друзья жали руки, которые были у них оторваны. Любовницы взывали к сердцам, простреленным насквозь, и уверяли в нежной любви тех, кто с выпученными глазами, словно бревно, скатывался в яму…

Дети сообщали своим отцам, глядевшим мертвыми глазами в сумрачное небо, о школьных успехах. Они мечтали быть похожими на отцов, они стремились в армию, где «так весело живется, и так красиво горят села…»».

Все это — результат очередной маски войны. А результат всегда один.

«Не глядя на трупы, он валил их на носилки. Здесь были безголовые и безногие. С вывороченными кишками. С разбитыми лицами. С перебитыми спинными хребтами. Просто ноги. Просто руки с пальцами скрюченными или оторванными. Это все, что осталось от того, что когда-то в муках родилось, шалило, ради чего-то училось, подавало, быть может, надежды, влюблялось, размножалось… Что делать с этими страшными полусидячими, тяжелыми, как булыжник, мертвецами, как выгоднее их устроить в яме, чтобы они не занимали много места…»

Смерть… Мертвецы… Трупы… Вот, пожалуй, самые яркие и самые страшные воспоминания о войне, оставшиеся у воевавших людей. То, что не может стереться и за десятилетия, а будет преследовать до последнего дыхания. То, что человеческая психика отказывается воспринимать и с чем никогда не может примириться.

Не танки, самолеты и взрывы, а поля, горы, поленницы обезображенных трупов. «Я вылез из машины и увидел зрелище, смысла которого сначала не понял. Не то котлован, не то большой снежный овраг с очень ровным дном. И на этой ровной белой плоскости сложены громадные поленницы дров. Первое ощущение — гигантский дровяной склад. И только потом понял: здесь, на дне котлована, сложено несколько тысяч трупов. Сложено так, как складывают дрова в хорошо содержащемся дровяном складе — улицами и переулочками». Это воспоминание оставил советский корреспондент К. Симонов.