Богдан Сушинский - Река убиенных

Что и говорить, возле каждого дота фашисты вынуждены будут как минимум роту положить, и еще роту держать для того, чтобы окончательно подавить сопротивление гарнизона. Но все же… Почему инженеры рассматривали их лишь как элемент общей линии прикрытия границы? Ведь если бы сюда, в «мертвую» зону, добавить еще одну пулеметную точку, в доте, пожалуй, можно было бы продержаться и месяц. Даже в полном окружении. Странно, почему в штабах инженерных и пограничных войск не подумали об этом? Почему бой в полном окружении на открытой местности или в лесу — тактикой ведения войны вполне допускается, а в таких мощных дотах — нет? Не предусмотрен, видите ли!

Если ему каким-то чудом удастся вырваться отсюда, он конечно же изложит свои соображения и выводы в подробном докладе. И добьется, чтобы труд его пошел по инстанциям. Ведь не исключено, что где-нибудь на рубеже Днепра уже строят новые линии. А значит, доты там сооружаются по образу и подобию днестровских. И — не приведи, Господь — тоже с вот такими, «мертвыми», зонами.

— Так что представляюсь: старшина Дзюбач… — возник перед Громовым приземистый плотный мужик лет пятидесяти. — Ерофей Матвеевич. Гарнизон дота успешно проводит занятия для ведения боя.

— «Занятия для ведения боя»? Божественно, старшина Дзюбач, — едва заметно усмехнулся Громов, внимательно рассматривая старшину. И поскольку осмотр и связанное с ним молчание затянулись, загорелое, почти кирпичного цвета лицо старшины оросилось капельками пота.

— Докладываете вы, старшина, так себе. Но не в этом суть.

— Сказал, может, и не по форме, — передернул плечами Дзюбач. — Но занятия, точно, идут.

— И сколько вас тут обучается?

— Вместе со мной двадцать восемь активных штыков. Красноармеец Кожухарь, что с вами прибыл, двадцать девятый, а вы, стало быть…

— Вольно, старшина. Потом подсчитаем. Вопрос первый: после воздушного налета потери есть?

— Никаких.

— Божественно. Вопрос второй: как вам эта «подземная крепость»?

— Если честно, кто ее знает? В поле, в лесу, в окопе оно как-то привычнее и понятнее. По крайней мере, там тебе фашист по голове топтаться не будет. А тут вроде и снарядом не должен пробить, но и вырваться из дота, если запрут в нем, как в погребе у кумы, тоже не удастся. Сооружение мощное. Сам я его аккурат и строил. Точнее, достраивал.

— Неужели?! Вы действительно строили его?

— Так точно.

— Тогда сам Бог велел вам отстаивать свое строение.

— Велел, как видите. Хотя воевать в нем, в камне-бетоне этом, даже врагу не желал бы. Ну а техника и вооружение — в исправности, это да. Боеприпасами тоже не обижены. Сходим к реке, лейтенант. Обмыться бы по теплу-жаре, да всем запарившимся гарнизоном…

— На реке мы еще побываем. А пока давайте не будем маячить здесь. Отлично просматриваемся из-за реки.

— Там пока что свои. Пусть смотрят.

— Там уже разные, старшина. Пора это запомнить. Взгляните на террасы. Из какого окна деревенского ни смотри — весь участок берега как на ладони. Гитлеровцы были бы идиотами, если бы не попытались усадить у этих окон своих агентов да разведчиков.

Прежде чем выйти из дому, Шелленберг позвонил лейтенанту Зарански и приказал к десяти утра доставить обоих русских дипразведчиков в его кабинет, чтобы лично познакомиться с ними. Первым Зарански ввел Зверянина. Мельком взглянув на него, Шелленберг понял, что это и есть тот самый разведчик русских, которого Рольке слегка изувечил: правый глаз его все еще был охвачен фиолетовым полунимбом, щека распухла и оставалась рассеченной, как и его основательно разбухший подбородок, на котором все еще виднелись корочки запекшейся крови.

— А ведь бил его Рольке не однажды, и притом вполне профессионально, — заметил бригадефюрер. — Впрочем, возможно, часть этих «произведений искусств» оставлена была и тюремщиками.

— Садитесь, товарищ Зверянин. Как ваше самочувствие? — Слово «товарищ» Шелленберг произнес на почти безупречном русском, остальное Зверянин понял без перевода.

— О моем самочувствии вам судить проще, чем мне, — угрюмо ответил русский под почти синхронный перевод Зарански. — Поскольку видите мое лицо.

— А как вы думаете, если бы наш замаскированный под дипломата разведчик оказался в вашем НКВД, вид у него был бы лучше?

— Не лучше. Там тоже сидят мастера кулачного боя. — Зверянину было под сорок. Это был рослый крепкий мужчина со скуластым матерым лицом и рыжеватыми, под германца, волосами.