Богдан Сушинский - Река убиенных

— Да, рейхсфюрер, — угрюмо произнес начальник Главного управления имперской безопасности. И угрюмость эта была настолько необъяснимой и пессимистической, что Гиммлер на какое-то мгновение запнулся, не зная, как ее следует воспринимать. Именно поэтому он искоса взглянул на Шелленберга.

— Это и в самом деле требует пропагандистского разъяснения, господин рейхсфюрер СС, — с готовностью отозвался сотрудник управления шпионажа и диверсий РСХА, полагая, что таким образом он приходит на помощь своему от природы угрюмому шефу. — Тем более что этот договор имел секретный дополнительный протокол, о котором советская пропаганда до сих пор молчала, но который она может активно эксплуатировать во время пропагандистской войны.

— Вот именно, «пропагандистской войны». То, что мы обсуждали сегодня с фюрером, больше всего касалось именно ведения пропагандистской войны, — ухватился Гиммлер за подаренный Шелленбергом термин. — Причем наше пропагандистское наступление должно быть направлено одновременно и на германский и на советский народы. Разумеется, о последнем речь пойдет тогда, когда появятся первые оккупиров… то есть я хотел сказать — освобожденные от коммунистов районы, — тотчас же уточнил Гиммлер, вспомнив об основополагающем принципе всякой пропаганды: быть предельно точным в вынужденной лжи и предельно лживым в вынужденной правде. А пока что фюрер мудро решил, что о начале русской кампании он должен возвестить германский народ и весь мир своим особым воззванием к германскому народу, выраженному в яркой, убедительной речи в духе фюрера и Третьего рейха.

«Неужели они с фюрером решили, что это «Воззвание» должен подготовить я?! — вдруг похолодело в груди Шелленберга, до которого только теперь дошло, зачем его собственно пригласили. — Но почему я? Ведь существует же Геббельс со всей его камарильей, всей пропагандистской и журналистской братией. Так какого дьявола?!»

— Высказывая эту идею, фюрер обратился к опыту начала войны на Западном фронте. А тогда, как вы помните, к воззванию были приложены лаконичные, но очень емкие сообщения Верховного командования вермахта. Теперь сообщений не будет, но будут факты, уверяющие, что в данном случае наша армия готова к победному маршу на Восток и что без этого натиска на Восток дальнейшая история Рейха немыслима; и будут сообщения министерства иностранных дел, предельно ясно доказывающие, что и сами русские уже готовы к броску на территорию Рейха и что наша главная военная цель — упредить нападение коммунистов на его священные границы. Не мешало бы также использовать в этом воззвании и столь же лаконичное, но емкое сообщение министерства внутренних дел, которое убеждало бы нас, с одной стороны, в единстве германского народа, его вере в фюрера и сплоченности вокруг него, а с другой стороны, в том, что к моменту нападения на нас Красной армии в Германии поднимут головы ее самые страшные враги — коммунисты и прочие жидомасоны, к деятельности которых германские власти до сих пор были предельно терпимы. Предельно… — подчеркнул Гиммлер, — многотерпимы. И когда я напомнил об этом фюреру, он высказал пожелание, чтобы в воззвании было использовано и мое сообщение как шефа германской полиции [5] В историю Второй мировой Гиммлер вошел прежде всего как рейхсфюрер (то есть маршал, главнокомандующий) войск СС. Значительно меньше широкой читательской публике известно, что с июля 1936 года и до конца войны он был еще и начальником всей германской полиции. А до этого назначения в течение нескольких лет служил начальником полиции Баварии. .

«То есть Гиммлер свое участие в подготовке «Воззвания» определил, — уяснил для себя Шелленберг. — Осталось выяснить, кто будет основным сочинителем воззвания. Хотя… Даже если он поручит это Гейдриху, тот все равно свалит сию работенку на меня. Но тогда я останусь еще и безвестным исполнителем этого приказа. Так что лучше уж пусть…»

— Подчеркиваю: все эти документы должны быть предельно убедительными и такими же… пропагандистски выразительными. И в этих материалах, и в самом «Воззвании» обязательно должны прозвучать тревога и решительность по поводу подрывной деятельности на территории Рейха Коммунистического интернационала, так называемого Коминтерна, — произнес Гиммлер именно так, как обычно произносили это слово дикторы советского радио. — Германцы должны осознать, что никто из них не сможет отсидеться в своем доме, не ощутив на себе воздействия коммунистической заразы, ибо уже сейчас она у каждого нашего порога.