Богдан Сушинский: Опаленные войной

— Как видите.

— В таком случае разрешите отбыть в распоряжение своего гарнизона, товарищ майор.

Уловив, что Громов обиделся, майор по-крестьянски покряхтел и искоса взглянул сначала на Кристич, а затем на оберштурмфюрера.

— Ну, не будем портить отношения из-за этого поганца, — сказал он. В эти мгновения он казался лейтенанту эдаким добряком, которому неудобно стало от того, что из-за какого-то пустяка чуть было не поссорился с соседом. — Можешь еще остаться. Немцы попрут нескоро. Теперь им следует готовиться к переправе по-настоящему. С мостом у них явно не получилось.

— Теперь надо сделать так, чтобы и с переправой у них тоже не получилось.

Когда мотоциклист вывел свою машину на каменистую дорогу, уходящую за гребень прибрежного холма, Громов вдруг с тоской подумал, что ведь по существу он везет сейчас Марию Кристич туда, откуда ей уже не вырваться, то есть обрекает ее на гибель. Однако, убедив себя, что обрекает не он, а обстоятельства, решил впредь, до самого дота, думать о ней не как о бойце дота, а о привлекательной женщине. В этом было его спасение. Пока что Кристич действительно воспринималась им как явление романтических грез. Как-то еще сложатся отношения с ней, как она поведет себя, когда ему захочется уложить ее на свою комендантскую лежанку…

«Уложить на комендантскую лежанку?! — не упустил возможности поиздеваться над самим собой. — Это где, в доте, на виду у взвода солдат?!»

Громов скосил глаза на безмолвно сидящую в коляске девушку и ухмыльнулся своим каверзным мыслям. Мария то ли уловила ход мыслей, то ли почувствовала на себе этот взгляд коменданта. Слегка запрокинув голову, чтобы видеть его на заднем сиденье, она внимательно, сосредоточенно посмотрела на лейтенанта.

Кристич и в самом деле представала в его фантазиях как нечто романтическое, за грезами о котором нет никакого будущего. А ему вдруг захотелось простой смертной женщины, не только способной дарить ему близость, но и наслаждаться этой близостью вместе с ним.

— Сегодня мы уже понюхали пороха по-настоящему, как полагается на войне, а, товарищ лейтенант? — неожиданно вторгся в его сладостные размышления голос мотоциклиста.

— Если это называется: «понюхали». Боюсь, что нюхать этот самый порох нам еще придется очень долго.

— Может, свернем в городок? Глянем на него в последний раз, да… — он не договорил. Слева, в просвете между кронами деревьев, им открылась дорога, уходящая на восток, в глубь холмистой Подолии, и они увидели, что вся она запружена потоками людей, машин и подвод. Эта едва проторенная полевая дорога лишь до поры до времени казалась умиротворенно пустынной, поскольку уводила в сторону поймы реки, а значит, как бы в сторону противника.

— Уходит твой городок, парень, — с грустью молвил Громов.

— Да это уже не городок уходит. Это исход всей Бессарабии и Буковины, всего Заднестровья.

— Так что придется отложить до мирных времен, — «успокоил» его Громов и вспомнил, как и сам мечтал наведаться в городок, а теперь неизвестно, представится ли случай. — Сворачивай вправо. Уходим в сторону укрепрайона.

Прежде чем повернуть мотоцикл, водитель еще несколько мгновений смотрел на открывавшуюся колонну, размышляя о чем-то своем. И лишь появление в небе тройки вражеских самолетов, на низкой высоте уходящих в ту же сторону, что и колонна беженцев, заставило его быстро свернуть с этого проселка на пастушью, но все еще пригодную для мотоцикла тропу.

— Господи, хотя бы они колонну не бомбили, — как молитву проговорила Мария.

— Беженцами они уже брезгуют, — зло ответствовал водитель. — Громят тех, кто еще пытается упираться, кто не бросил винтовку.

— Тебе что, приходилось видеть тех, кто бросил свои винтовки? — почему-то задело Громова. Это уже была реакция офицера, на которого тоже ложилась какая-то доля ответственности за этот позорный драп.

— Лично мне не приходилось.

— Потому что никто и не бросает, — поддержала Громова медсестра.

— Тогда какого черта все драпают? — огрызнулся мотоциклист. — И какая разница: с оружием или без? Парализованы они все там, в наших штабах. От страха паралич разбил. Видел здесь, на этом берегу, кто-нибудь хоть одного генерала? Который бы осмотрел все, прикинул, подсказал и приказал, самим появлением своим приободрил?.. Где они все? А я знаю где: за сотни километров отсюда, где-нибудь на Южном Буге или на Днепре.

Громов и Мария удрученно переглянулись и промолчали. Лейтенант, конечно, мог бы обвинить мотоциклиста в том, что он, дескать, распространяет панические слухи, и заставить умолкнуть. Но ведь парень прав. И, как всякий солдат, которого оставляют здесь «стоять насмерть», а точнее, бросают на произвол судьбы, он вправе задаться и такими вопросами.