Богдан Сушинский: Живым приказано сражаться

Откуда-то справа вдруг послышался топот копыт. Громов выхватил пистолет и, придерживаясь рукой за перила, присел на крыльце. Кусты напротив тоже зашевелились. Видно, всполошился Федор Литвак.

Конь был без всадника. На шее у него мотался хомут, сбоку змеились постромки. У кустов он тихонько заржал, но, почуяв дух человека, испуганно захрапел и, изгибаясь всем телом, видно, пытаясь избавиться от сбруи, понесся дальше. Откуда он сбежал, что случилось с его хозяином и сколько дней он носится так – этого уже не узнает никто.

Громов поднялся, сунул пистолет в кобуру и прислушался к тому, что происходило в хате.

– Может, и хорошо, что поведет этот лейтенант, – услышал он голос то ли Вантюшина, то ли Гурилова – еще плохо различал их. – Старший лейтенант наш сам растерялся. То говорил: «Все, выступаем!», – то откладывал еще на день, а то дня на два исчезал.

– Этот камандыр – сэрьезный, – басом пропел Гайдулиев, лейтенант узнал его по произношению. – У него характер есть. У Зотов характер не был. Зотов хороший парень, но слабый камандыр, да…

– Зато при старшем спокойно было. А с этим сорвиголовой вы еще хлебнете лиха.

– С этим сорвиголовой мы, наконец, снова почувствуем себя солдатами, – резко ответил Крамарчук. – Особенно ты, Гурилов. Это многое значит: кто ведет тебя в бой, с кем ты рискуешь и с кем умираешь.

«А что, Крамарчук прав, – подумал Громов, как будто сказанное сержантом к нему лично не относилось. – Это всегда важно: с кем идти в бой, кто рядом с тобой в окопе или доте и, может быть, даже – с кем тебя ведут на расстрел. Просто мы об этом редко задумываемся. Но чувствуем, понимаем…»

Ему приятно было слышать доносившиеся из дома хрипловатые голоса, приятно было осознавать, что снова рядом бойцы, а значит, предстоит еще много пройти и многое изведать, познать радость маленьких солдатских побед и горечь огромных человеческих страданий.

 Унтер-фельдфебель войск СС.

 Рядовой войск СС.