Лео Кесслер - «Мертвая голова»

Фон Доденбург дождался, пока Фик покинет их, и резко повернулся к Стервятнику.

— Почему вы поступили подобным образом, господин штурмбаннфюрер? — злым голосом спросил он. — Вы же видите, что из-за ранения он немного не в себе. Он просто не соображает, что делает. Разрешите мне сделать это. Я не ранен, я нормально себя чувствую и вполне с этим справлюсь!

— Может быть, вы все-таки замолчите, фон Доденбург? — рявкнул Стервятник. — Да, этот человек — храбрец, но при этом он — дурак, настоящий дурак. К тому же, как вы совершенно верно заметили, он серьезно ранен.

Фон Доденбург выпрямился.

— Как офицер национал-социалистической Германии я обязан сражаться за дело моей Родины и в случае необходимости отдать за него свою жизнь.

— Сражаться за дело национал-социалистической Германии, — с усмешкой в голосе повторил Стервятник. — Мой дорогой фон Доденбург, я знаю, что вы и Шварц думаете обо мне. Но ведь это как раз люди вроде меня поддерживают Германию на плаву. Люди вроде меня, вроде Шульце и вроде моего любимчика — труса Метцгера, который готов стащить мой собственный хлебный паек. И люди вроде наших новобранцев, которых мы собрали со всех стран Европы. Они и есть истинная реальность, фон Доденбург. Они просто хотят жить, жить ради самих себя. Но они не желают умирать за дело национал-социалистической Германии, за песню «Хорст Вессель», не желают жертвовать своими жизнями за оркестры, играющие бравурные марши на Унтер-ден-Линден, и за партийные съезды в Нюрнберге. Эти люди и есть истинное лицо Германии. Они пытаются выжить и сражаются, чтобы спасти свою жизнь и оградить свое личное существование — но не за какие-то непонятные и туманные для них мотивы.

Штурмбаннфюрер Гейер замолчал и презрительно махнул рукой в сторону Куно, точно фон Доденбург и высказанные им точки зрения были слишком абсурдными, чтобы тратить на них время.

— Итак, давайте готовиться к отходу, — спокойным, деловым тоном проговорил он.

Остатки батальона «Вотан» снялись с места сразу после наступления темноты. Сделав буквально несколько шагов, солдаты моментом увязли в глубоком, почти по пояс, снегу, и с упорством обреченных принялись пробиваться дальше. Когда они добрались до опушки елового леса, Стервятник достал ракетницу и выстрелил белой осветительной ракетой. Это был условный сигнал, предназначенный для унтерштурмфюрера Фика, которого оставили сидеть рядом с пулеметом MG-34 и фляжкой, в которую залили остатки спирта.

Сразу же после этого пулемет Фика заработал, посылая через Дон трассирующие очереди. Эсэсовцы побрели дальше. MG продолжал стучать. Он работал еще примерно полчаса, но затем затих и больше уже не стрелял.

Услышав, что пулемет Фика замолчал, Стервятник отступил в сторону от тропинки и пропустил мимо себя бойцов «Вотана». Фон Доденбург тоже отошел в сторону, встав рядом с ним. Вместе они смотрели, как эсэсовцы тяжело протопали мимо них и ушли дальше. Стервятник и фон Доденбург повернулись и посмотрели назад — туда, где только что погиб унтерштурмфюрер Фик.

Фон Доденбург почувствовал, как Стервятник сжал его руку.

— Люди никогда не поверят в то, что все это происходило в действительности, — прошептал Гейер. Казалось, он разговаривал сам с собой. — В будущем тот, кто не был здесь, ни за что не поверит, что все это действительно могло случиться.

— Шагайте, шагайте, герои, — пробормотал унтершарфюрер Шульце, стряхивая снежинки с обмороженного лица. — Не говорите мне, что вы, элита немецкой нации, не способны это выдержать!

Они шли вперед уже два дня. Все это время по пятам за ними следовали русские конные разъезды. Немецкий фронт рухнул повсеместно, и везде отдельные группы солдат устремились в тыл, думая лишь об одном: как можно быстрее оказаться в безопасности и не пасть жертвой ужасных казаков, о жестокости которых ходили легенды.

При этом уцелевшие бойцы «Вотана» как минимум дважды оказывались в тех местах, где линия фронта, казалось, стабилизировалась. Но стоило только русским начать наступление, как вся оборона в этих местах рушилась, и немецкие части вновь беспорядочно откатывались назад, бросая все на своем пути.

Шульце кинул взгляд на бойцов. Те тащились вперед походкой древних стариков. Их глаза заволокло усталостью, они видели только сапоги идущих перед ними товарищей.

— Давайте, ребята, шагайте поживее, — хрипло крикнул он. — Русские наседают. Если вы будете тащиться, словно калеки, они отрежут вам яйца, прежде чем вы успеете крикнуть «мама!».