Евгений Федоровский - Операция «Фауст»

Вилли приказал отвезти его к своей подружке Антье.

…В вечерние часы в предвкушении сытного ужина и непременной кружки пива служащие бензоколонок становились добрее. Около одной из них Йошка заметил проворного малого с черной повязкой на глазу.

– Залей по горлышко, – сказал Йошка, не вылезая из кабины.

– Талоны!

– Плачу по таксе.

Парень, скособочив голову, как все одноглазые, огляделся – нет ли поблизости полицейских – и сунул шланг в бензобак.

– …Это все, что я сумел для вас сделать. Вы различаете крупные предметы, узнаете людей, если они близко от вас. Но читать вы не сможете. Никогда не снимайте очков. Темно-зеленые стекла будут предохранять от разрушения пораженную огнем сетчатку…

Доктор Бове не преувеличивал и не преуменьшал всей трагичности положения Маркуса. За восемь месяцев лечения он успел подружиться со своим пациентом, убедился в силе духа бывшего олимпийского чемпиона.

– У меня нет надежды? – все же спросил Маркус.

– Я не знаю среди современных окулистов светила, который бы вернул вам прежнее зрение, – ответил старый врач. – Попробуйте переменить профессию, избавьтесь от ненужных и опасных для ваших глаз волнений.

– Я умею лишь делать оружие…

– Неужели вы не испытывали… – старик поискал слова помягче, но не нашел, – угрызений совести, не задумывались о противоестественности сочетания таких, например, слов, как «красавец-бомбовоз» или «красавица-пушка»?

– Меня увлекал процесс творчества, радовал положительный результат… Мы воюем, гонимые собственными привычками. Фрейд заглянул в подсознание и увидел там массу мерзостей – желание смерти, стремление сына убить отца и другие инстинкты ненависти. Агрессивность в человеке, по-моему, неистребима. Устранить войну Фрейд хотел с помощью военно-технического прогресса и хорошо обоснованного страха перед всеобщим уничтожением.

– Да, есть такая точка зрения. Альфред Нобель тоже считал, что запатентованный им динамит обеспечит мир. Так же думали и Генри Шрапнель, и Хайрем Максим. С тех пор шрапнельные снаряды и пулеметы «максим» лишили жизни миллионов людей, а войны не прекратились. – Старик снял очки и стал старательно протирать стекла. – Расцвет моей деятельности как военного врача пришелся на годы Первой мировой войны. Сначала я подсчитывал, сколько искалеченных прошло только через мои руки. Досчитал до тысячи, потом сбился со счета. Но никак не меньше двух полков выпало лишь на меня одного. И вот однажды я сделал такую несложную выкладку: если в нашей армии десять тысяч врачей и на каждого выпадает хотя бы по пятьсот раненых, получится пять миллионов калек, не считая, разумеется, раненных смертельно и убитых в боях. Тут поневоле станешь пацифистом, хотя такое слово у нас употребляют как ругательство.

Хохмайстер положил свою руку на длинные пальцы врача, привыкшие к микроскопическим операциям:

– Но ведь не все от вас ушли калеками. Кого-то же и вылечили.

– А их убило потом под Брестом, Ржевом, Вязьмой…

Хохмайстер простился с Бове и пошел, ощупывая тростью дорогу. В канцелярии клиники он получил врачебное заключение о полной непригодности к военной службе, но с правом ношения мундира. Генерал Леш прислал за ним машину. Она привезла его в Карлсхорст.

С бьющимся сердцем Маркус поднялся в кабинет своего начальника. Адъютант подхватил под локоть, подумав, что майор совсем слеп. Но Маркус узнал Леша, выкатившегося навстречу.

– Поздравляю! – жизнерадостно взвизгнул генерал, позволив себе дотянуться до плеча воспитанника и по-отечески потрепать его по витым погонам.

– С тем, что я почти ослеп?

– Разве вас не представили к кресту первой степени?

– Для меня важнее прочитать оригинал отчета о фронтовых испытаниях «фауста».

– О, полковник СС Циглер настолько вдохновенно расписал боеспособность нового оружия и ваши геройские деяния, что командование сочло возможным высоко оценить вас.

– Вы докладывали рейхсминистру Шпееру об испытаниях в боевой обстановке?

Леш помялся:

– К сожалению, мы еще не получили ответа…

– Через восемь-то месяцев?

– Возможно, рапорт задержался в какой-то инстанции и не попал на глаза Шпееру.