Глеб Булатов - Степь в крови

Но она восхищалась своим новым обществом, всеми этими музыкантами, писателями, поэтами и юными дарованиями от всех прочих жанров искусств. Шклявского она именовала «папочкой», Самсонова ненавидела, а дочерям посвящала час, от силы два, в день. Революция, разруха и голод не изменили образа ее мыслей и манеры поведения. Она лишь исхудала, стала голодать, все чаще ей приходилось страдать от неразделенных чувств и пренебрежения, и, наконец, она заболела чахоткой.

Скаут знала историю последних лет жизни Юлии Сергеевны и испытывала отвращение к ней и ко всему кругу людей, что составляли и ее собственный круг общения на протяжении долгих и скучных лет.

– Я к вам по делу, – зычно начала Скаут. – Болеете, голубушка? И по делам! По делам, милочка, – Скаут состроила страшную гримасу. – Но не таковские мы, чтоб тебе мораль читать. По делу я! Садись и слушай, что скажу.

Юлия Сергеевна послушно села, а девочки, с интересом разглядывавшие строгую гостью через полуотворенную дверь, испугались и спрятались в спальне.

– Вы кто?

Капитан Самсонов часто думал, отчего он, человек суровый и военный, так мягок, и незаслуженно великодушен, и в конечном счете безоружен перед своей неверной женой. Ответ он находил в выражении ее лица, в ее взгляде и пухлых пунцовых губах. Юлия Сергеевна имела внешность чудной беззаботной девочки. Миниатюрная, наивная; всякий раз, как чувствовала зло или обиду, она невольно становилась так беззащитна и сиротлива, что капитан бывал обескуражен. Всякий раз он безнадежно опускал руки, тяжело вздыхал и уходил.

Но Скаут была чужда нежных чувств к Самсоновой. Не обратив внимания на жалостливое выражение лица хозяйки, Скаут еще грознее нахмурилась и заговорила тяжелым грудным басом:

– Мне, милочка, отнюдь не в радость с вами общаться, не обольщайтесь. Я вашего брата много на своем веку повидала, и всегда один конец. Так что сразу к делу.

– Да уж, пожалуйте.

– Я от вашего мужа…

– От Сережи?! Как он?

– Ничего. Но шибко беспокоится за вас и велел мне позаботиться кое о чем. Время лихое. Не ровен час, как в город или белые войдут, или матросы взбунтуются, впереди зима, голод, холод… Одним словом, вам нужно уехать, а если точнее, то бежать, и сегодня же.

– Как?

– У вас, душечка, час, чтобы собрать вещи. В шесть к вам придет человек и повезет вас на финскую границу.

– Там бои…

– Ничего, прорветесь с боями. Когда перейдете границу, сядете на поезд до Хельсинки. Ну а дальше решайте сами, но в Россию не возвращайтесь и мужа не ищите. Да он вам и ни к чему, в Европе много скрипачей.

Скаут встала.

– Постойте! Прошу. Это так неожиданно. Но я должна предупредить Володю…

– Кого?

– Шклявского, Владимира Ивановича, он мой наставник и главный защитник здесь.

– Вот дрянь-то, а?! – Скаут взорвалась. – Живет за счет мужа! Только им и жива, а вместо благодарности, вместо того, чтобы Бога благодарить да в ногах у мужа валяться, шляется где ни попадя! Бери детей и езжай, пока выпускают. А что до Шклявского твоего, так его еще утром расстреляли. Все. Разговор окончен. И смотри, душечка, чтобы к шести была готова. Ждать и размусоливать с тобой никто не станет.

Скаут вышла на лестничную площадку, громко хлопнув дверью за спиной, с отвращением выбралась из грязного подъезда и с чувством выполненного долга зашагала к себе в яблоневый сад.

Все произошло, как и сказала Скаут. В шесть часов в квартиру Самсоновых постучали. Двое мужчин вынесли приготовленные Юлией Сергеевной чемоданы, уложили их в экипаж, усадили внутрь жену капитана и двух плачущих дочек, задернули черные шторы, и карета тронулась. Неведомыми путями пройдя за ночь финскую границу, семью капитана Самсонова с новыми паспортами и значительной суммой денег оставили на одном из полустанков Страны тысячи озер.

Расстрел Шклявского был инициативой Аваддона. Он полагал себя обязанным перед капитаном Самсоновым и почитал своим долгом платить сполна.

Аваддон давно не был в Петрограде и хотел бывать здесь как можно реже. Печать запустения и разрухи, лежавшая на всей стране, была особенно заметна на золоченом фасаде павшей империи. Аваддон не стыдился своего участия в окружающем разложении, но и гордости за величие произведенных перемен не испытывал. Ему было грустно и неприятно.

Успешно разрешив дело с семьей капитана Самсонова, Аваддон оказался лицом к лицу с событием долго откладываемым, нежелательным, непредсказуемым и неизбежным.