Сергей Фетисов: Хмара

Не близок путь с Верхней улицы, где живут Печурины, на Лиманную. Если идти самой кратчайшей дорогой — через колхозные огороды, с пяток километров наверняка набежит. Но Наташе и путь не в путь. Пружинят крепкие ноги, птицей переносят через канавы и рытвины.

Идет Наташа проведать свою подружку Анку Стрельцову. К вечеру спала жара, ветерок принес с Днепра пресную речную свежесть, и стало так хорошо, так славно на воле. Деревья и травы словно вздохнули после гнетущего зноя, почувствовали облегчение люди. Легко вышагивает Наташа улицы-километры, несет в себе молодую взрывчатую радость. Идет мимо аккуратных хат-мазанок, что стоят как девчата в белых кофточках и плисовых юбках, мимо пирамидальных тополей, похожих на обелиски, возле плетней, через которые свисают тяжелые ветви яблонь… И пахнет так славно от подсолнухов, от картофельной ботвы, а время от времени из палисадников до Наташи доносится нежный аромат левкоев и резеды — от него сладко и непонятно кружится голова.

«Эх, как хорошо!.. — с восторгом думает Наташа и спохватывается: — А война? Может, в эту минуту кто-то умирает, защищая Родину, а я, дурочка, радуюсь неизвестно чему».

Наташа сжала губы и насупилась. Но сколько ни принуждала себя, никак не могла настроиться на сурово-торжественный лад, заглушить внутреннее безотчетное ликовакие. Чтобы справиться с этой совершенно неуместной, как она считала, бьющей фонтаном глупой радостью, Наташа нарочно стала думать, что она невезучая — вот не взяли же в армию! — и что рот у нее безобразно широкий, поэтому замуж никто ее не возьмет, и что в институте она провалится на экзаменах… Увы, и это не помогало. Она добросовестно старалась думать об одном, а чувствовала совершенно другое.

Свернув в проулок, Наташа вышла к колхозным огородам, за которыми начиналась Лиманная улица.

Стежка вилась по краю пересохшей мочажины, испещренной, как оспинами, следами коровьих копыт. Между мочажиной и стежкой тянулся рядок каршеватых верб. Одну из них в позапрошлом году сломало бурей, и она до сих пор лежала здесь с обломанными ветвями и слупившейся корой. Но от корней пробилась на поверхность молодая поросль. Краснокорые, словно в румянце, гибкие побеги дружно шелестели на ветру новенькой лакированной листвой.

Наташа сломила себе ивовый прутик, общипала листву, оставив лишь метелочку на верхушке: пустые руки требовали какого-то занятия, какой-то ноши. Так, беспечно помахивая прутиком, она подошла к дому Анки.

Мать Анки, дородная, моложавая на лицо женщина, перебирала на веранде малину для варенья.

— А-а, Наташа, — сказала она, не прерывая работы. — Проходь. Там и Лида Белова сидит.

— Что ж вы сами, Ксения Петровна? — посочувствовала Наташа. — Девчат надо заставить. Погодите, я их мигом…

— Что ты, дитонька! Незачем. Гуляйте, пока гуляется. Не надо, чуешь, не надо, — запротестовала Ксения Петровна и даже привстала, словно намереваясь идти вслед за Наташей. Когда девушка в недоумении остановилась, Ксения Петровна успокоенно опустила измазанные соком руки и проговорила: — Ваше дело — молодое. А повыскакиваете замуж, тогда наробитесь. Ступай, дитонька, ступай. Я сама управлюсь.

Наташа дернула плечом: не надо так не надо — дело хозяйское. Мать Анки была скуповатой, и она, подумала Наташа, просто-напросто боится, что девчата не столько переберут малины, сколько съедят.

Анка и ее гостья, пышногрудая Лида Белова, сумерничали в угловой комнате. Лида тихонько, едва касаясь пальцами, перебирала струны гитары. Комната была Анкикой, личной. Изолированная от других комнат большого, по-городскому построенного дома, она была любимым местом сборищ Анкиных подружек. Ни у кого из девчат не было таких удобств. Зимой сюда сходились потанцевать под патефон. По праздникам устраивали вечеринки с приглашением мальчиков.

— Здоровеньки булы! — громко сказала Наташа.

— Булы и будэмо! — задорно отозвалась Лида Белова и ударила на гитаре бравурный марш, известный среди Знаменской молодежи под названием «Марш Наполеона». — В честь твоего прибытия, слышишь?

Подскочила Анка, стиснула Наташе шею полными прохладными руками.

— Ой, какая ты молодчина, что пришла!

— Тихо. Задушишь…

— Я соскучилась по тебе.

— Не больно, видно. Сама бы пришла, если скучала.

— Но ведь такая жара в последние дни, — капризно сказала Анка. — Я бы не дошла, меня хватил бы солнечный удар.

— Лентяйка ты, — сказала Наташа. — Барыня. Изнеженная на пуховиках.