Сергей Фетисов - Хмара

Лидка, добрая душа, пожалела его. «Ладно, — говорит, — я тоже пошутила. А впредь держи свой язык на привязи, не то в одночасье нарвешься…» Он после этого все хохотал, будто ему щекотали под ребрами. Потом вдруг подхватился и пошел к своему Сашке Попруге. Мне пообещал, что завтра принесет какую-то необыкновенную розу, которая расцвела в их саду осенью. Наплевать мне на его розу да и на него самого, склизкого типа!

Вот что мне удивительно: самые хорошие ребята ушли в армию, поуезжали в военные училища — Алеша Макаренко, Гриша Белов, Шура Скирдов, Петя Алешин, а осталась какая-то заваль, которую и в армию отчего-то не берут.

В школах сегодня первый день занятий. В прошлом году, как сейчас помню, я надела в этот день лучшее свое платье и с утра чувствовала себя обновленной, наполненной радостью, счастливой. Все мы тогда были счастливыми и ни о чем не думали, кроме школы. Алеша Макаренко в честь 1 сентября подарил мне в шутку желтый кленовый лист. Я спрятала его в учебник и забыла. А недавно нашла. Ссохшийся, побуревший, он так и лежит между страницами. Этот сухой кленовый листок мне в тысячи раз дороже всяких роз от Пети Бойко.

Ночью немецкие самолеты бомбили Никополь.

Учащиеся ходили в школу только три дня, а сегодня распустили их на месяц. Старшеклассников направили на окопы. Оказывается, на Мамай-горе выкопали окопы не так, как нужно. Теперь переделывают.

Я тоже работала на окопах. Встретилась с нашими учителями, которые руководят бригадами школьников. Думала, что кто-нибудь из них ответит мне на неясные вопросы, но они сами какие-то растерянные. Спросила у Николая Михайловича Ступака: почему немецкие и другие иностранные рабочие не остановят эту войну? Ведь в школе мы учили, как только империалисты задумают поднять меч на наше первое в мире социалистическое государство, то их руку перехватят рабочие, и тогда во всех странах вспыхнут революции.

Николай Михайлович ответил мне так: «Революции по заказу не делаются. И вообще этот вопрос лучше меня разъяснит вам преподаватель истории, а я, знаете ли, физик…» При этом он как-то криво улыбнулся и поспешил отойти. А я-то помню, что в позапрошлом году на комсомольском собрании он делал нам доклад на тему «Если завтра война». И говорил как раз о том, о чем я его спрашивала.

Бомбили Никополь. Говорят, не так сам Никополь, как переправу через Днепр.

Петра Сергеевича, отца Наташи, легко ранило в руку при бомбежке, и командир отпустил его домой на пять дней, потому что военные госпитали переполнены ранеными. Дома у Наташи и радость, и слезы.

Моего отца мобилизовали в рабочую команду. Сейчас он роет окопы где-то в степи. А немцы уже близко, совсем близко от нас. По вечерам доносятся глухие выбухи — старики, кто был на фронте в первую империалистическую, говорят, что это из пушек стреляют. Боязно за отца: он у меня беспомощный, так и погибнет ни за что, ни про что.

День и ночь через Знаменку идут войска. Опять пошли разговоры, что наше село сдадут немцам без боя. На этот раз похоже на правду: в «Заготзерне» открыли склады и предложили населению брать хлеб кто сколько захочет, чтоб не оставлять, значит, немцам. Мы с мамой привезли на ручной тележке девять мешков пшеницы.

Мне страшно оставаться в селе, но еще страшней покидать маму с пятилетним братишкой Борисом. Если бы фронт был далеко, я ушла бы куда угодно не задумываясь — санитаркой, кухаркой или просто окопы рыть. Я знала бы тогда, что с мамой и братом ничего не случится. Но теперь как подумаю, что немцы будут измываться над ними, так сердце обливается кровью. Не могу я уйти! Будь что будет, а маму не покину. Помирать, так вместе. Я не понимаю Наташу: она покидает мать и брата — и хоть бы хны! Как же так?! Бесчувственная она какая-то.

Какой кошмар творится! Люди прямо с ума пocxoдили, тащут все, что можно.

Я ходила к Наташе прощаться и сама видела, как старик Эсаулов, бывший раскулаченный, вез с завода две бочки яблочного джема. Лошадь с телегой он еще раньше захватил в колхозе. Сидит на телеге и аж блестит от удовольствия. У-у, кулацкая морда! Жаль, что тебя в свое время на Соловки не закатали…

Петя Бойко тоже отличился — грабил магазин. Как его только в комсомол принимали, куда смотрели?

Наташа с матерью ничего, и хлеба, себе не привезли. Петр Сергеевич запретил им брать государственное добро. Мне стыдно было признаваться, что я ездила за хлебом в «Заготзерно». Но, с другой стороны, дурного тут нет, это не воровство, а делалось с разрешения властей. И правильно решили: лучше раздать хлеб людям, чем сжигать его или оставлять немцам.