Свен Хассель - Направить в гестапо

— Хватит! — Голос Старика резко разорвал внезапно наступившую тишину. — Кончайте, черт возьми!

— Я превращу в блин его противную рожу! — пропыхтел Порта.

Мы поглядели на лицо Хайде. Оно было отнюдь не противным — собственно, единственным представительным, респектабельным, немеченным среди наших. Все мы, кроме него, могли похвастаться более менее неизгладимыми изъянами. Малыш потерял ухо, у меня был перебит нос, у Барселоны был стеклянный глаз, у Легионера морщинистый шрам, только у Хайде лицо было свежим, чистым, тщательно выбритым, и я внезапно понял, как воспринимал его Порта, с чего у Порты возникло желание превратить его в блин. Почему, в конце концов, Хайде не носить несколько напоминаний о войне до конца жизни?

— Запинай его до смерти! — бездумно подстрекнул Малыш.

— Заткнись! — цыкнул Старик. — Сколько раз еще говорить вам, что я отдаю здесь приказы?

Он взял автомат, сел на край стола и стал, болтая ногой, наблюдать за нами. Мы робко смотрели на него. Каждый был совершенно уверен, что он не пустит в ход оружие, Старик был человеком совершенно не того типа; но тем не менее, когда он бывал настроен серьезно, мы всегда старались угодить ему.

Хайде постепенно пришел в чувство. Взялся за избитую голову обеими руками, взглянул на Порту с все еще горевшим в глазах огнем ненависти.

— Шулер, — прошипел он сквозь красивые белые зубы, сплюнул заполнявшую рот кровь и бережно ощупал горло, на котором еще были видны красные следы пальцев Порты.

— Радуйся, что голова уцелела на плечах, — глумливо ответил Порта. — Как-нибудь я по-настоящему обработаю твою смазливую рожу. Когда потеряешь ухо, глаз и все зубы, уже не будешь такого высокого мнения о себе.

Хайде медленно поднялся, опираясь руками о стену.

— Раз ты страшен как грех, — надменно сказал он, — это не значит, что надо завидовать приятной внешности других. Попробуй время от времени умываться и бриться, это сотворит с тобой чудеса.

Тут Хайде был прав, ничего не скажешь. Но не успел Порта ответить одним из своих непристойных выражений, как вошли двое в мундирах СД и старушка, которую мы видели вечером. За несколько часов она постарела на годы. Из прямой и хорошо сохранившейся пожилой дамы она превратилась в согбенную, морщинистую развалину с черными кругами под глазами и сморщенным, как слива, ртом. Ее поставили в угол и отдали Старику обычную пачку бумаг.

— Это вам. Заполните их, как положено.

— Минутку, минутку, не спешите. — Старик взглянул на арестованную, потом на документы и затем на конвоиров. — Вы пришли не туда. С гражданскими не имеем никаких дел. Мы армия, а не гестапо.

Один из них наклонился и сказал Старику на ухо несколько слов. Старик нахмурился, снова взглянул на арестованную.

— Понятно. Что ж, в таком случае…

— В общем, как знаете. — Конвоир равнодушно пожал плечами. — Я подумал, что у вас ей будет лучше — хотя мне все равно. Для меня это обычная работа. Кстати, — он устало провел рукой по лбу, словно нес на плечах все тяготы мира, — работа нелегкая. Выматывает жутко. Бывают минуты, когда хочется делать что-то менее тяжкое, но…

Он снова выразительно пожал плечами. Порта тут же ругнулся, а Малыш громко испортил воздух.

— Несите скрипки! — глумливо произнес Легионер. — Тебя никто не заставлял быть легавым, так ведь? Армия очень нуждается в людях, если хочешь знать…

— Как, его? — спросил Порта. — Его в армию? Не смеши меня!

Не успел объект их презрения ответить, как раздался неожиданный голос.

— Дети, дети, не ссорьтесь! Грубые слова взять назад невозможно, и потом вы будете жалеть о них.

Пораженные, мы повернулись к стоявшей в углу старушке. Она улыбнулась нам мягко, снисходительно.

— В мире и так много несчастий и распрей, — заговорила старушка тонким, дрожащим голосом. — Я прошу вас не увеличивать их. В глубине души вы все хорошие ребята, но война — время тяжелое, она действует на нервы и заставляет человека вести себя так, как ему не пришло бы на ум в мирное время. — Старушка сделала паузу, но мы были так ошарашены, что не могли говорить. — Постарайтесь следовать примеру своего замечательного начальника, — сказала она нам. — Герра Билерта. Очень порядочный и любезный человек. Он настоял, чтобы подали машину и отвезли меня домой. — Она обаятельно улыбнулась нам морщинистыми губами. — Ужаснулся, когда я сказала, что могу пойти пешком!

Малыш открыл рот, собираясь что-то сказать, но Барселона дал ему сильного пинка по ноге, и он сомкнул челюсти.