Игорь Никулин - Добро Пожаловать В Ад

По броне застучали каблуки. Он спустился к буртику, спрыгнул, подошел к незнакомцу.

— В чем дело?! — спросил он с металлом в голосе. И, не дожидаясь ответа, хрипло потребовал: — Уберите машину!

Владелец «Волги» не спешил выполнять указание, и вообще держался непринужденно.

— Вы кто по званию? — с акцентом спросил он. — Как к вам обращаться?

— Неважно. Уберите машину, — повторил комбат.

— Послушайте, уважаемый. Я обращаюсь к вашему здравомыслию. Подумайте, куда вы…

— Машину!

— Подумайте о будущем! Неужели вы не догадываетесь, что ждет вас и ваших подчиненных? Одумайтесь! Поворачивайте назад, пока не поздно.

Его речь была отрывиста и сумбурна. Незнакомец явно старался выговориться, зная, что времени на переговоры у него нет, и придется либо самому откатить машину с проезда, либо за него это сделают другие.

— Вы знаете, что т а м происходит? — повернувшись боком, он махнул рукой в сторону чеченской границы. — Вы должны знать! Не верьте газетам!.. Там боевики, они отчаянно сражаются… Каждый пройденный метр ваши юнцы польют кровью. Многие не вернутся… Против кого вы идете? Против народа… против россиян. Не позволяйте втянуть себя в авантюру… Политики за вашими спинами греют руки, а отдуваться за их ошибки придется вам! В Грозном вооружились… и ждут вас. Подумайте… вы отвечаете за жизни ваших людей.

— Прочь! — сжимая кулаки, проговорил майор. — Убирайся с дороги, или я за себя не ручаюсь.

— Подумай о солдатах! Не о себе, ни о других офицерах… Война — ваше ремесло. В чем провинились восемнадцатилетние юнцы, которым кормить вшей, сидеть в окопах по уши в дерьме, без тепла, питания и надежды?! Выживут единицы. А те, кто уцелеет — не жильцы. Не будет им нормальной жизни от ран телесных и душевных. Я — врач! Я знаю, что говорю. Разворачивайся, командир. Разворачивайся и уходи. Уходи!

Последняя фраза вырвалась у незнакомца в приказном, обидном комбату тоне. Комбат сам не понял, что на него нашло — досада ли, желание оторваться за порезанного Спирина? — размахнувшись, он от души врезал смуглолицему советчику.

Грязь превратила дорогу в подобие жидкого мыла. Не устояв, обладатель кофейного авто опрокинулся на спину. Деловой костюм, мокнувшись в жижу, потерял представительный вид.

Он попытался привстать, из разбитого носа устремились к подбородку извилистые дорожки…

— Одумайтесь…

— Убирайся!

Выплескивая из себя обиду, комбат пнул лежащего по ребрам. Ингуш, как и раненый час назад под Назранью старший лейтенант Спирин, переломился пополам. Побагровев лицом и шеей, зашелся в надрывном, раздирающем кашле.

Отшвырнув комбата к бронетранспортеру, на избитого медика налетели бойцы, наблюдавшие за сценой из машин и до сих пор мучимые за собственное бессилие перед оголтевшей толпой. Но под Назранью перед ними предстали старики, женщины и дети, ответить которым не поднималась рука. Здесь же, в грязи, валялся мужчина…

Кровь за кровь! Око за око! Разбитая морда за умирающего Спирина!..

Удары посыпались со всех сторон. В спину, в живот, по почкам и голове… Вскряхтывая, мужчина пытался заслониться от ударов, измазанный и жалкий. Волосы слипшимися сосульками растеклись по распухающему от побоев лицу.

— Оду-у-май-те-есь…

Но они уже вошли во вкус, каждым ударом, каждым пинком мстя за минувший позор…

Он перестал стонать и закрываться, и лишь ватно дергался от ударов. А вскоре и вовсе обмяк, не реагируя на окружающее.

Турбин стоял у бронемашины, не принимая участия в групповом избиении. Мордобой ему виделось не менее диким, лишенным смысла и человечности, сколь и предательский удар ножа в живот Спирина. Но он не вмешивался в избиение и не отводил взгляда от распластанного в луже тела. И ничего при этом не испытывал. Не было ни жалости, ни сострадания. Ничего…

Над ингушем нагнулся Максимов. Хищно дыша, наслаждаясь одержанной победой, перевалил его на спину.

— В отключке! — удовлетворенно сказал он и, обернувшись, позвал курившего Клыкова. — Валерка, берись за него. Пусть в канаве агитирует.

Нескладный Клыков ухватился за облепленную штаниной ногу, старшина взялся в левую и, волоча по грунту — пиджак мокрой тряпкой задрался, оголив белый живот и спину — перетащили на обочину.

— Туда ему и дорога! — пыхтел Клыков.

Перевалив бездвижного мужчину на бок, он примерился и с силой зарядил пинком в поясницу, отпечатав на коже ребристый след подошвы. Тело, разбрасывая руки, скатилось в поросшую жухлой травой придорожную канаву.