Войцех Ягельский - Башни из камня

Над городком повисла мертвая тишина. Казалось, жители перестали дышать и напряженно вслушиваются в далекие взрывы, пытаясь по ним угадать, что их ждет.

На каменной площади, примостившись на небольшой лавочке, сидели усатые старики в меховых шапках. Они наблюдали за этим военным спектаклем в горах молча, без единого слова, застыв в неподвижности. С утра до вечера торчали на площади, как немногочисленные и такие же 13 старые, как они, деревья, дававшие им тень от палящего солнца. Они походили на ветеранов, которых за заслуги пригласили на бесплатное представление. Их с почестями привели в зал и оставили одних, где они в молчании смотрели повторяющийся без конца спектакль, ни содержания которого, ни заключенного в нем послания они не понимали.

Впечатление усиливалось тем, что весь городок напоминал вырубленный в скалах амфитеатр. Залом были окружающие Ботлих стены гор, в их расщелины и уступы рядами втискивались каменные дома. В поисках опоры и равновесия сбивались вместе, расталкивали друг друга, взбирались друг на друга. Крыши домов, стоящих ниже по склону, служили двором тем, что были выстроены выше, а соседние сакли опирались на общие каменные стены. В этой несусветной тесноте и борьбе за жизненное пространство почти не оставалось места узким, крутым улочкам, сбегающим от домов в верхних рядах к площади и пристроившейся на ней небольшой мечети. Это было центральное место, самое главное, святое, закрепленное за старцами, которые целыми днями наблюдали, как самолеты и вертолеты прочерчивают темно-синее, погожее небо, распугивая ястребов и орлов.

Дети проводили дни на крышах и верхушках деревьев, откуда открывался самый лучший вид на захваченное самолетами и вертолетами небо, панораму гор и разворачивающуюся вдали войну. Больше всего детишек собиралось на крышах и деревьях на краю городка, прямо над пропастью, из которой карабкались вверх вертолеты. Стоя над обрывом можно было с близкого расстояния посмотреть в лицо пилотам, когда они поднимали машины на уровень скалистого уступа Ботлиха. Каждый выныривающий из челюсти ущелья вертолет встречался визгом восторженной детворы.

Женщины наблюдали за войной со своих подворий, а точнее, занятые работой у колодцев и печей, бросали на нее мимолетный, озабоченный взгляд. С трудом распрямляли спины над корытами и дымящимися котлами, заслоняли глаза от солнца и смотрели в небо.

На весь день, с восхода до заката, возвещенного муэдзином, который из сельской мечети протяжно звал верующих на вечернюю молитву, городок, а вместе с ним и мы, приезжие журналисты, замирал в бездействии, наблюдая за вертолетами и вслушиваясь в глухие, далекие взрывы.

Больше делать было нечего.

Ничего не происходило.

Дело в том, что из нашего амфитеатра не видна была сцена, на которой разыгрывалось представление. Ее заслоняла огромная зеленая гора. Мы слышали отзвуки битвы, видели столбы дыма, поднимающиеся над вершиной горы, и исчезающие за ней вертолеты и самолеты.

Три влетели, три вылетели, грохот, дым, перерыв. И опять. Два влетели, потом еще два. Грохот, дым, шум двигателей возвращающихся машин.

Мы сидели, как зрители перед занавесом, который кто-то забыл поднять, хоть спектакль уже начался. Актеры входили на сцену и уходили с нее, а мы не знали, что там происходит. До нас долетали отзвуки разыгрывающейся за занавесом драмы, но об ее содержании и течении мы могли только догадываться.

Не было никакой возможности уйти отсюда. Военные успели уже перекрыть все дороги через горы в Ведено, в Чечню. Солдаты на постах вокруг Ботлиха не пропускали никого даже в аул Годоберди — якобы неподалеку от него шли бои. Нас должны были отвести туда аварцы, с которыми мы летели в пустом самолете из Москвы в Махачкалу. Аварцы жили в Годоберди, а на лето выезжали в Россию, где нанимались на стройки сезонными рабочими. Бросили работу, услышав по радио сообщение о партизанах из Чечни, которые пробрались за их межу. Аварцы возвращались в аул, чтобы дать отпор непрошеным гостям. По дороге ссорились друг с другом. Один из них считал, что автоматы надо купить на рынке в Махачкале, двое других убеждали, что нечего тратить деньги, наверняка оружие раздадут в ауле местные власти.

Однако с аварцами мы расстались уже в Ботлихе. Солдаты пропускали в село только тех, кто там жил, и мог подтвердить это каким-нибудь документом. Остальных приезжих отправляли в городок, а случалось, и в саму Махачкалу. Появились агенты спецслужб. Они стояли на постах у дорог, часами сидели в закусочных, где собирались местные жители и мы, приезжие. Бродили, вроде без всякой цели, по крутым закоулкам, останавливались в тени деревьев на площади перед мечетью. Подслушивали, приглядывались, крутились тут и там, запрещали все и везде, требовали показывать удостоверения личности, пропуска, разрешения, на которых вечно не хватало печатей — круглых, треугольных, квадратных.