Иван Золотарь - Записки десантника. Повесть

- А в том походе нам досталось крепко, пока мы добрались до Борисова, обморозили себе ноги, носы, щеки и, когда после выполнения задания вернулись на Палик, в течение месяца отлеживались в санземлянке.

«Да, это, пожалуй, будет похлеще заплывов через Березину. Ну, до чего же закаленное племя - орлы!» - подумал я.

- Ложись передохни, Коля, - сказал я, заметив, как глаза молодого разведчика против его воли начали смыкаться.

- А как же вы? - встрепенулся Николай.

- Я еще немного подежурю, потом разбужу Бориса.

На этот раз Николай не стал возражать, улегся рядом с Артуром и моментально уснул.

Вокруг была такая тишина, словно после многочасового боя замолкли вдруг орудия, прекратилась ружейно-пулеметная пальба, части отошли куда-то и ты остался в лесу один.

Пережитое нервное напряжение улеглось. Я с наслаждением вдохнул несколько раз полной грудью чистый воздух, напоенный ароматом лесных запахов и какой-то особенной свежестью, и, усевшись поудобнее, отдался тому состоянию полудремоты, полубодрствования, какое испытываешь иногда в ранний час летнего утра, перед тем как окончательно проснуться.

Так прошло минут пятнадцать. Я уже начал подумывать, не пора ли будить Бориса, как услышал тяжелый стон беспокойно заворочавшегося во сне Федотова. Он вдруг вздрогнул, открыл глаза и, заметив меня, быстро поднялся на ноги.

- Что, страшный сон увидал, земляк? - спросил я.

- Страшный, товарищ замкомбриг, - ответил Федотов каким-то странным, глухим голосом.

Мы помолчали. Федотов присел неподалеку от меня, сорвал стебелек лесного цветка и нервно теребил его в зубах. Поглядывая на него искоса, я вспомнил, что он как по пути в Борисов, так и на обратном пути все время молчал, почему-то избегал смотреть мне в глаза и явно терзался какими-то своими мыслями. Мне снова вспомнился рассказанный Рудаком случай на реке Гайне, и подозрение которое я испытывал несколько часов тому назад по отношению к Федотову, опять закралось в мою душу.

- Знаешь что, майор, - решил вдруг я объясниться с ним напрямик, - что-то у тебя тяжелым грузом лежит на совести. Я это давно почувствовал, да все ждал, пока ты сам! раскроешь передо мной свою душу.

Федотов заметно побледнел, потом на лице его выступили красные пятна. Он хотел было что-то сказать, но, глотнув воздух, смолчал. Я понял, что ему трудно начать.

- Чувствовал, но, как видишь, доверял тебе. Доверил даже свою жизнь, - продолжал наседать я. - Так неужели же ты не ответишь мне тем же? Расскажи откровенно: что тебя угнетает?

Федотов облизнул пересохшие губы, взглянул было на меня, но тут же отвел глаза в сторону.

- Хорошо, - решился он наконец. - Я расскажу вам все, но только прошу вас, пусть об этом пока не знают партизаны.

- Боишься, что они перестанут считать тебя своим товарищем?

- Очень… - признался он. - Сколько раз я собирался заговорить с вами на эту тему, но, как только представлю себе, как я паду во мнении партизан, силы покидали меня. Вот и сейчас. Проснутся Борис, Николай, Артур - как я посмею честно смотреть им в глаза?

- Успокойся. Обещаю тебе, что наш разговор останется между нами, - пообещал я, чувствуя, что сейчас узнаю какую-то важную тайну. И Федотов рассказал мне свою историю.

После того как военнопленный № 19-20 (а это был он, Федотов) пришел к окончательному решению и, не дожидаясь истечения суток, сообщил об этом Нивеллингеру, полковник связал его с Болдыревым и проинструктировал относительно совместной работы в дальнейшем.

План Нивеллингера состоял в следующем. Посредством организации одной - двух встреч партизан с Болдыревым Федотов завоевывает себе соответствующее доверие и прочно проникает в ряды партизанских разведчиков. Болдырев передает партизанам некоторые малозначащее сведения, затем «отзывается» из Борисова, а Федотов продолжает оставаться в нашей бригаде в качестве надежно законспирированного агента.

У Федотова же созрел свой план. Он решил использовать уловку Нивеллингера в своих целях, а затем честно рассказать обо всем командованию отряда.

Накануне его ухода из Борисова Болдырев неожиданно сказал ему: «Завидую вам, майор. Вы еще молоды, у вас есть еще возможность смыть с себя позор плена и вернуться к своим».

Федотов сперва не поверил своим ушам и спросил Болдырева, не хочет ли и он бежать к партизанам.

- Нет, дорогой, мне туда дороги уже нет… Моя служба у немцев, занимаемый пост… Нет, нет, обо мне не может быть и речи.