Владимир Осипенко - Привилегия десанта

После её общения с сыном ожидал каких-то жалоб или просьб. К моему удивлению, отметила только, что сын повзрослел и возмужал. Судя по всему, ему мозгов хватило… А может, он действительно был москвич?

Пересылка — это ворота в Афган. Гостиница-общежитие и пара бараков на аэродроме Тузель в Ташкенте. Прибыл я туда 19 февраля 1984 года и замёрз так, как нигде и никогда раньше. Нет, я, конечно, бывал на морозах, и подолгу. Но, во-первых, сибиряк не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло одевается, но я-то ехал в Ташкент! Во-вторых, потом, как правило, бывали тёплые помещения, натопленные печки, горячие батареи и остальные прелести цивилизации. А в Ташкенте всего-то около нуля, и единственное доступное тёплое место во всём городе — это такси. Но это не надолго, да и дорого. А дома там все приспособлены спасать только от жары. Жесточайшие сквозняки и температура, почти неотличимая от уличной.

Захожу в гостиницу ближе к полуночи. Позади два перелёта: из Вильнюса в Москву и из Москвы в Ташкент. Разномастная, полувоенная и малотрезвая публика. У некоторых лица красные, выгоревшее на солнце полевое обмундирование. У многих ордена, медали. В зависимости от степени усугубления смотрят на меня с сочувствием, жалостью или злорадством.

— Ты не ссы, капитан, всё будет нормалёк…

Да я, в общем-то, и не… Кто я такой, как зовут и куда направляюсь — никого не интересует. Зато почти каждого интересует мой увесистый чемодан, точнее его содержимое. Поэтому без особых церемоний, с прямо-таки окопной прямолиней-ностью:

— Ну, давай!

Один мелкий, с эмблемами «трубопроводчика», уцепился за чемодан, то ли помочь донести, то ли просто умыкнуть, пока я стою как столб и не знаю, куда двинуться дальше. Однако не угадал. Во-первых, не с его здоровьем таскать такие тяжести, а во-вторых, я был нормально проинструктирован и не собирался выпускать своё добро из рук. Знал я о живущих при Тузеле офицерах и прапорщиках, которые потеряли или пропили свои деньги вместе с документами и теперь промышляют тем, что разводят таких зелёных и неопытных, как я. Это были своего рода талантливые люди. Таких сочных рассказов про афганскую войну, с такими кровавыми подробностями я больше не слышал нигде и ни от кого. Самое нелепое, что некоторые из них до Афгана так и не доехали…

Кое-как мне удалось стряхнуть с чемодана «трубопроводчика» и прорваться к окошку, за которым сидела дама неопределённого возраста. За два рубля она зарегистрировала меня, дала какую-то бумажку и сказала:

— Иди, располагайся.

— Куда?

— Куда хочешь!

Вот он, самый ненавязчивый в мире сервис! Видя мою несговорчивость, аборигены демонстративно перестали меня замечать. Открываю первую дверь. В нос ударяет тошнотворный запах табака и перегара. Под ногами перекатываются и звенят бутылки. На табуретах остатки еды. Безуспешно пытаюсь впотьмах найти свободную койку. На каждой либо чьё-то бренное тело, либо чьё-то барахло. Пару раз нарвался на добротный казарменный мат.

На третьей или четвёртой комнате буквально с порога был обматерён особенно грязно. У меня куда-то пропал весь пиетет перед ветеранами. Внутри сгорел какой-то предохранитель, я поставил чемодан и включил свет.

— Какая собака гавкает?! Вставай!!!

Пару человек выглянули из-под одеял, но никто не поднялся. Я подошёл к первой кровати, на которой лежали вещи, и сказал:

— Это моя кровать. Уберите своё барахло!

Тишина. Молча сгрёб всё и свалил в угол. Выключил свет и лёг, не раздеваясь. Пружина внутри звенела от напряжения.

На утро большинство соседей исчезло. Остальных поднял и выгнал умываться. Когда вернулись, заставил заправить постели и сложить на свои койки пожитки. После этого попросил всех выйти покурить, а одного привести уборщицу. Я всё ждал, что кто-то что-то вякнет: меня ж никто не назначал здесь командовать! Ночная злость искала выхода, но, к моему изумлению, всё исполнялось с полуслова. Открыл настежь окна, попросил сменить на моей кровати постель и провести влажную уборку. После этого с чистой совестью залез под одеяло, накрылся сверху шинелью и моментально заснул.

Разбудила какая-то зараза, пальчиком тряся за плечо.

— Товарищ капитан, разрешите, мы здесь в уголочке, на табуреточке…

— Увижу хоть крошку…

— Не-не, мы всё уберём.

Я опять накрылся шинелью, но сон пропал. И хотя соседи разговаривали шёпотом, поневоле слушал, как отчаянно и жестоко сражался один из собутыльников в Афгане, сколько ему пришлось пережить и как бессовестно его обмануло начальство с наградами. Он здесь потому, что вот-вот должен подойти Указ на Героя и тогда они все увидят… и он сможет вернуться домой…