Алекс фон Берн - Колонна Борга

Шольц нахмурился, опустил голову, потом сказал:

— Меня призвали в ваффен-СС в 1944 году… Я люблю детей, ходил с ними в походы, я понимал их! А потом на меня надели эту форму, отправили на краткосрочные курсы и послали командовать ротой в дивизии «Гитлерюгенд». Большинство моих солдат были вчерашними учениками. Я видел в них своих учеников: вот Ганс, он боится темноты, потому что его отец часто возвращался домой поздно ночью пьяный и колотил своих домашних; вот Иоганн, он хороший мальчик, но туго соображает, потому что его мать сильно голодала, когда носила его под сердцем и нужно постараться, чтобы на экзамене ему достались вопросы попроще, иначе его признают неполноценным и… А вот умница Герберт, он все схватывал на лету и хотел стать ученым… Сколько их прошло через мои руки! А теперь я должен отправлять их на смерть. Я решил, что в первой же атаке сам пущу себе пулю в лоб, лишь бы не видеть, как умирают мои мальчики!

Шольц замолчал и посмотрел в упор на Грега.

— Вы думаете, что это слабость?

— Нет, это растерянность, — ответил Грег. — И я желаю вам найти себя в мирной жизни. Куда вы поедете, когда вас освободят из плена?

— Мы с Анной обвенчаемся и поедем к моей маме, — оживился Шольц. — Я очень надеюсь, что Господь ниспошлет нам с Анной детей. Я знаю, что в ее возрасте это сложно, но я надеюсь… и мы будем молить Господа об этом! Ну а если… Главное, что мы с Анной нашли друг друга в этом мире. Я снова буду учить детей, а Анна будет помогать маме по хозяйству. А этот трактир мы оставим Потучеку.

— Ни к чему это, — возразил Потучек. — Ну, какой из меня хозяин? Так что, если вы с госпожой Мюллеровой решите вернуться в наш город, то милости просим! А за домом я присмотрю, не сомневайтесь.

Потом зашел разговор о том, когда закончится война. Потучек был уверен, что война продлится не больше недели, а Грег полагал, что не менее трех. Шольц лишь пожимал плечами: для него война уже закончилась.

Тем временем посетители поняли, что в трактире намечается междусобойчик, и потихоньку деликатно разошлись. За беседой и пивом мужчины не заметили, как пролетел почти час.

— Ну что, заждались нас? — раздался голос Анны. Женщины по лестнице спустились в зал. Мужчины с радостным изумлением смотрели на Катю. Катя преобразилась неузнаваемо. Волосы, которые она так тщательно прятала под пилоткой, теперь золотистым потоком ниспадали на плечи. Платье нежно-голубого шелка, — в тон цвету ее глаз, — облегало стройную фигуру, а глаза, казалось, сияли от радости и надежды.

Странно, но Грег совсем не помнил, что он ел и пил в этот вечер. Он помнил только бесконечный вальс, когда он видел только глаза Кати; чувствовал только прикосновение ее рук и ощущение теплоты ее тела, уносящие его из этого мира в другой, в котором никому не удается остаться, но всегда хочется вернуться.

Они ушли около десяти. Потучек ушел еще раньше, а Анна и Шольц проводили Грега и Катю до дверей. Анна, невзирая на робкие возражения, заботливо накинула на плечи Кати теплый жакет.

— Ваш мундир, фройляйн, я принесу утром, — пообещал галантный Шольц.

Уличные фонари не горели: то ли электроэнергию экономили, то ли ждали отмены введенного еще немцами затемнения. Впрочем, фонари и не были нужны в эту ночь: почти полная луна ярко освещала путь.

— Я хочу посмотреть на город в лунном свете, — сказала Катя. — Наверное, лучше это сделать оттуда, с моста. Но время до полуночи еще есть. Пройдемся? А вы расскажете мне о себе. Хорошо?

Они направились к мосту. Ботинки Грега на резиновой подошве ступали почти бесшумно, и лишь цоканье катиных каблучков отдавалось эхом в темноте узких улочек. Грег поведал свою короткую биографию, а Катя рассказала о себе. Катина биография оказалась еще короче: студентка второго курса иняза, отец — офицер Красной армии, погиб еще в финскую войну.

— Мама заболела, у нее часто было плохо с сердцем. Поэтому мы остались в Москве, а не эвакуировались. Москву бомбили, и я дежурила на крыше, чтобы тушить зажигательные бомбы. Мама очень переживала за меня. После первого же налета, когда я пришла домой… она уже умерла. Потом я работала переводчиком, потом… в общем, в итоге я оказалась в разведке. Вот уже год и три месяца в разведке, семь рейдов за линию фронта… этот — восьмой.

— А у меня этот — первый, — признался Грег. — А Рогов? Сколько он совершил рейдов в тыл врага?

— Разумеется, больше, чем я, но сколько именно — я не знаю. Он никогда не говорит об этом.