Збигнев Сафьян - До последней капли крови

Козиц, молодой парень, 1924 года рождения, обычна и его биография, подумал Радван. Отца сначала арестовали, затем он пропал, и парень остался один, где-то в Коми АССР, и сейчас с недоверчивостью и большой надеждой смотрел на офицеров и, как нам казалось, постоянно думал: «Действительно ли эта армия — польская?»

Юзеф Шпак, семнадцатого года рождения, немного тяжеловатый и неуклюжий, лицо круглое, деревенское. Он выглядел добродушным и сдержанным, не похож был на человека, когда-либо против чего-либо протестовавшего; привык, видно, принимать спокойно, без возмущения, все, что преподносила ему судьба.

— Деревня Рогачев, возле Новогрудка, — докладывал Шпак.

— Служил в армии?

— Уволили как единственного кормильца: мать оставалась одна в хозяйстве.

— Вас вывезли?

— Да что вы! — запротестовал Шпак. — Сестра вышла замуж за советского, из-под Тулы, познакомилась с ним, когда Красная Армия пришла к нам, я поехал к ним как раз в июне сорок первого. И остался там в колхозе. Сначала не мобилизовали, говорили, слабоват для армии, но годен к работе в поле, а когда мужчин осталось мало…

— Хорошо, хорошо, — прервал его Вихерский. — Уже знаем…

— А сейчас, — продолжал. Шпак, — пошел в польскую армию, говорят, что с армией можно вернуться к себе. — Он смотрел на офицеров, как бы ожидая ответа…

Вихерский махнул рукой, хорунжий Тужик хотел что-то сказать, но капитан ему не дал.

— Потом, — сказал он коротко. И добавил: — Этого тоже к тебе.

Наконец, Станислав Опоровский. Совсем иной тип: шахтер, лицо в морщинах, хотя еще молодой.

— Вы откуда?

— Из Сосковца. Последнее время работал в Кузнецком угольном бассейне. Как хорошего работника, не хотели отпускать, наконец, — усмехнулся, — отпустили.

— Как попал в Россию?

— Был в Сентябре в армии. Взяли в плен, потом освободили, уехал во Львов: не хотел оставаться у, немцев…

— Какое у вас звание?

— Старший стрелок…

Вихерский посмотрел на Тужика, как будто хотел сказать: «Этот вам пригодится», а Радван подумал: «Сброд будет в моей роте, сброд…»

Сброд постепенно превращался в войско. После бани получили обмундирование и сразу стали смотреться совсем по-другому. Мажиньский выглядел прекрасно, Кжепицкий — сносно, а на Юзефе Шпаке все висело как с чужого плеча.

Когда земледелец из-под Новогрудка рассматривал полученное обмундирование, к нему подошел молодой, высокий, подтянутый, но немного разбитной на вид солдат.

— Папаша, закурить не дадите?

Когда Шпак достал газету и кисет с табаком, незнакомец представился:

— Оконьский моя фамилия.

— А я — Юзеф Шпак.

Оконьский выглядел немного озабоченным.

— Неважно для солдата выглядите, папаша, — сказал Оконьский, скрутил папироску и еще раз посмотрел на одежду Шпака. — Вид у вас не как у воина, а как у ротного растяпы. Каждая рота обычно имеет такого растяпу…

— Не говорили бы глупостей.

— А откуда вы, отец?

— Из-под Новогрудка.

— Тогда туда вы никогда не вернетесь, — сказал Оконьский. — Никогда, — повторил он.

Цигарка выпала из рук Шпака.

— Как это? Что вы говорите?! У меня там хозяйство, мать!

— А жены нет?

— Не женат я, — ответил серьезно Шпак.

— Ну, это хорошо, — усмехнулся Оконьский, — а то и жена бы там осталась.

Стоявший неподалеку от них и прислушивавшийся к разговору Мажиньский подошел к Оконьскому.

— Оставь его!

— А тебе-то что? — Оконьский взглянул на Мажиньского и вдруг замолчал.

Жизнь роты, отношения между людьми в отделениях и взводах обычно долго являются тайной для командира роты. Больше знают солдат сержантский состав и старшина роты… Но кого в действительности интересуют переживания Юзефа Шпака, которого так точно обозвал Оконьский ротным растяпой?

Радван составил план занятий согласно указаниям из батальона и очень добросовестно следил, как его взводы научали основы наступления, обороны и приемы рукопашного боя. Узнавал уже некоторых солдат в лицо, запомнил их фамилии, но пройдет еще не одна неделя, пока он изучит всех. Особенно интересовал Радвана Мажиньский; его лицо было ему знакомо, где-то он его видел, но где, вспомнить не мог и все собирался вызвать солдата к себе на беседу.

Мажиньский, Шпак и Оконьский попали в одно отделение и совместно потели на ежедневных тяжелых занятиях. Бывало, молодой сержант по фамилии Камык (второй взвод роты Радвана не имел командира-офицера) крикнет: «Взвод, стой!» — а Юзеф Шпак обязательно выскочит из строя. Казалось, каждый воинский прием крестьянину из-под Новогрудка представляется необычайно трудным для выполнения. Он мучился и потел, стоя в строю, и никак не мог понять, что ему нужно делать, когда слышал команду, «Взвод, на-пра-во!».