Теодор Константин - И снова утро (сборник)

— Да откуда мне знать их, господин майор? — ответил Панаит Хуштой. Он не понял, что именно хочет узнать от него майор.

— Хорошо… Хорошо… Предположим, что ты не знаешь их всех. Тогда скажи, с кем ты поддерживал связь? От кого получал приказы, кому передавал их? Ведь не будешь же ты утверждать, что работал один.

Только теперь Панаит Хуштой понял, какай подлости требует от него майор.

— Постойте, господин майор, вы меня не так поняли. Я назвался коммунистом, потому что думаю и чувствую как коммунист. Если же вы хотите от меня узнать настоящих коммунистов, сколько их в нашем полку, так этого я не знаю.

— Значит, ты не настоящий коммунист.

— Что ж, выходит, не настоящий!

— Ты только думаешь как коммунист.

— Да! Только думаю!.. Но не один я!

Майор вдруг почувствовал себя усталым, обессиленным: «Какой смысл терять понапрасну время? Что я могу узнать кроме того, что уже знаю? Ничего!.. «Только думаю!..» Не отдавая себе отчета, этот мужик-деревенщина при своей наивности правильно охарактеризовал фактическое положение дел: коммунистические идеи заразили солдатскую массу. Многие стали думать как коммунисты. И самое страшное не в том, что мы, вне всякого сомнения, проиграли войну. Самое страшное, что мы потеряем другое, более важное, именно потому что эти начали думать как коммунисты».

Майор опять провел рукой по лбу, потом раздраженно позвал:

— Часовой!

— Слушаю, господин майор!

— Заберите его отсюда! Отправьте его под конвоем к господину полковнику.

Следствие и составление дела об отдаче Панаита Хуштой под суд военного трибунала длилось четыре дня. На пятый день должно было состояться заседание военного трибунала, но в виде исключения суд состоялся прямо на КП дивизии.

Тем временем произошло вот что: напуганный все более частыми случаями перехода на сторону противника, а также проявлением неповиновения солдат на фронте, Антонеску специальным приказом уполномочил командиров дивизии «рассматривать на месте и наказывать вплоть до смертной казни путем расстрела за все случаи неповиновения в подчиненных им подразделениях», не передавая дел в военный трибунал.

Смертный приговор Панаиту Хуштой был первым приговором подобного рода, подписанным командиром дивизии, но он не был немедленно приведен в исполнение. Пока длилось следствие и суд, рана Панаита воспалилась, начала гноиться и возникла опасность общего заражения. В тяжелом состоянии Панаита временно поместили в госпиталь, и, поскольку приговор не мог быть приведен в исполнение немедленно, полковник-следователь письменно доложил генералу о создавшейся ситуации. На этом рапорте командир дивизии наложил следующую резолюцию: «В госпиталь! Расстрелять после выздоровления. Приговор привести в исполнение в присутствии представителей от всех подразделений дивизии. Пусть это послужит уроком для всех!»

Поскольку Панаит Хуштой находился в тяжелом состоянии, его эвакуировали в тыловой госпиталь. Конвоировал его солдат-резервист Кибрит Ион, которому было уже за сорок.

Когда они отправлялись, командир полицейской роты наказал конвойному:

— Ты, Кибрит, головой отвечаешь за заключенного. Если он убежит после того, как доктора поставят его на ноги, советую тебе лучше повеситься, чем появиться перед моими глазами. Вбил себе в голову?

— Вбил, господин капитан.

Панаита Хуштой оперировал доктор Спэтару, которого за глаза называли «доктор Хам-Хам».

Убежденный, что пациент все равно не останется в живых, он сказал ему об этом без всяких околичностей:

— Ну, операция окончилась успешно, однако ты все равно отдашь концы. Слышишь? Все равно.

Будучи медиком, он, однако, с высокомерным презрением относился к тем, кого оперировал. В раненых он видел не людей, а лишь невежественных крестьян в военной одежде. Тем более без какого-либо сочувствия он отнесся к Панаиту Хуштой: ведь его привели в операционную под конвоем…

— Что с ним? Что он сделал? — с любопытством спросил доктор Кибрита.

— Что он мог сделать? Хотел перейти на ту сторону. Его схватили на ничейной земле, тогда же ранили. Потом отправили для суда в дивизию.

— Так, значит!

— Все так и есть, господин майор. — Потом после некоторой паузы Кибрит с явным смущением спросил:

— А разве он не поправится, господин майор?

— Черта с два поправится!

— Оно и лучше для него, бедняги, — вздохнул Кибрит.

— Почему это?

— Да потому что, если поправится, его казнят, господин майор!