Михель Гавен - Валькирия рейха

– Ну как она?

– Мне кажется, лучше, – Эрих устало опустился на складной стул напротив, – как здесь?

– Горячо, – щелкнув зажигалкой, Лауфенберг закурил сигарету. Он осунулся, лицо было серым, – над Одером ежедневно такая карусель! – он присвистнул, – наши навели переправу, чтобы отвести войска на тот берег. Нас бомбят, уже трижды потопили, – продолжал он устало, – надо прикрывать. Но сам знаешь, эскадрильи только называются эскадрильями, самолетов в них едва ли не вполовину. Твоя машина исправна? Я послал механиков посмотреть еще…

– Я думаю, она в порядке, – ответил Эрих, глядя, как мелькают огоньки за окном, – готов завтра же в бой.

– Если ремонтники дадут добро, то первым и пойдешь с «Рихтгофен», – согласился Лауфенберг, – «Мелдерс» измотана. «Рихтгофен» я приберег по приказу фон Грайма. Но теперь – ее черед.

– Господин подполковник, – на командный пункт заглянул начальник штаба, – привезли боеприпасы. Прикажете распределить?

– Да, сейчас иду, – Лауфенберг встал из-за стола, – иди, поспи, – бросил он на ходу Эриху, – завтра трудный денек. Впрочем, легких у нас теперь не бывает.

Он вылетел, как только рассвело. Когда же несколько часов спустя диспетчер сухо сообщил на командный пункт, что «Рихтгофен» идет на посадку», Лауфенберг увидел, что ведомый Хартмана садится один.

– Где Эрих? Я не вижу его? – Андрис с тревогой повернулся к Хелене, стоявшей рядом. Она взяла бинокль, желая увидеть знакомый самолет командира «Рихтгофен» – но его не было. Она молча повернулась к Андрису, они посмотрели друг на друга, подумав об одном и том же, но, не смея вслух высказать страшную мысль, пришедшую им в голову. Тут же Лауфенберг выбежал с командного пункта навстречу только что приземлившемуся ведомому Хартмана. Спустя несколько минут тот стоял перед командиром полка.

– Господин майор сам приказал нам возвращаться, – оправдывался молодой летчик, – у него отказала пушка. Еще перед самым вылетом он мне сказал, что что-то не в порядке, наверное, в Дрездене повредили. А механики пропустили, забыли посмотреть, да и времени им не хватило. Большевики же как бешеные на нас набросились, двоих сразу сбили. «Рихтгофен» в воздухе, – кричат, – бубновые, бубновые! Хартман!» Подкрепление вызвали. Господин майор приказал мне по рации уводить оставшихся, а сам сымитировал атаку, чтобы отвлечь их от нас. Бензопровод перебило у него, бак вырвало…

– Вы видели, лейтенант, как самолет майора Хартмана горел? – спросил, прервав его рассказ, Лауфенберг.

– Нет, господин подполковник, не видел, – тот смущенно пожал плечами, – мы отвернули уже. Я не мог не выполнить приказ.

– Ничего себе, послушались, лейтенант, – заметил Лауфенберг с осуждением, – командира бросили…

– Я выполнил приказ господина майора, – виновато повторил летчик.

– Вы правильно сделали, – одобрила его Хелене, – Хартман хотел сохранить эскадрилью, и это получилось. В нашем положении это почти победа. Можете отдыхать, – отпустила она лейтенанта.

Отдав честь, летчик вышел. Лауфенберг внимательно посмотрел на Хелене. Она села за стол и опустила голову, сдавив пальцами виски.

– Если он упал в Одер – тогда конец, – мрачно заметил Андрис. Хелене промолчала, даже не шевельнулась. Лауфенберг взглянул на часы:

– Уже сорок минут, как у него кончилось горючее, – проговорил он. Потом, подсев к Хелене, предложил: – Если хочешь, я возьму «Рихтгофен», и мы полетим искать его, может быть, он где-то приземлился.

– На такой скорости и высоте ты вряд ли что-нибудь увидишь, – возразила она, ее голос прозвучал резко, – К тому же уже темнеет. У нас нет лишнего горючего и боеприпасов, Андрис.

– Тогда я полечу один. Возьму спортивный самолет.

– И лишних летчиков у меня тоже нет. Как только ты появишься над линией фронта, тебя собьют.

– Я не понимаю, ты не хочешь…

– Я хочу, – она не дала договорить, положив на его руку свою, холодную, как лед, – я очень хочу хоть что-нибудь предпринять, но я не могу тебе разрешить того, что ты предлагаешь. Как командир не могу. Понимаешь? Как бы я ни желала.

– Что же тогда делать? Может, сообщить наземным войскам?

– Сообщи, – она пожала плечами, – только я уверена, что им не до Хартмана, – она закрыла лицо руками. Плечи ее вздрогнули.

– Ну, ну, – Андрис прислонил ее голову к своему плечу, – надо надеяться, Хелене, не все еще потеряно…

Спустя четверть часа она узнала, что, несмотря на ее запрет, Лауфенберг вылетел на поиски, взяв спортивный «шторх». «Вот упрямец. Мне не хватает потерять еще одного, последнего!» – она сердилась на него, но в то же время чувствовала признательность. Мучительно тянулись часы ожидания, погода портилась с ужасающей быстротой, спускался туман. «Он не найдет Эриха при такой видимости, – думала Хелене обреченно, меряя шагами пространство командного пункта, – только сам собьется с курса и угодит в плен». То и дело она подходила к радистам, следившим за эфиром – ни от Хартмана, ни от Лауфенберга сообщений не поступало. «Как будто издеваются надо мной. Ведь Андрис знает, что я жду хотя бы слова от него. Но он не выходит на связь, так как уверен, что я прикажу ему немедленно возвращаться.» Время шло, она убеждалась – ее надеждам не суждено сбыться. «Хоть бы сам вернулся», – подумала она о Лауфенберге. Неужели ей суждено во второй раз потерять любимого человека?! Вот наказание за все сомнения. Так долго она не хотела принять, признать чувства Эриха, так долго не хотела забыть прошлого. Но ведь любила, давно любила, с самого начала любила его. И не могла позволить себе любить. А вот теперь поздно. Он не вернется. Она не могла допустить, чтобы посторонние видели ее отчаяние. Когда стемнело и время истекло, она ушла в небольшую комнатку, отгороженную для нее ширмой в штабе, и приказала не беспокоить – только в экстренном случае. Сама не заметила, как задремала. Ее разбудил начальник штаба: