Виталий Носков - Рассказы о чеченской войне

И последний случай хочу вам рассказать. Это было в конце декабря 1994 года при штурме президентского дворца. Взвод мой понес большие потери. В штурмующей колонне моего взвода, при штурме президентского дворца на моих глазах в штурмовой тройке, которую возглавлял я, тяжело ранят моего солдата, ему миной отрывают обе ноги, и осколок в кулак ему втыкается в грудь. Не знаю, сколько времени прошло, он у меня на руках умер, может, час, может, больше, он в агонии сжимал мою руку и каялся, каялся так, что я плакал вместе с ним. Слава Богу, что я православный христианин, и слава Богу, что я впоследствии узнал, что его исповедь мне можно будет передать во время Таинства исповеди любому священнику. И когда он закончил свои слова покаяния, он смотрел на небо, я не мог ничего сделать, что самое страшное. Ремнем от двух наших автоматов я пережал ему раны на двух ногах, обрубки которых были у меня на руках, сам тоже был весь в крови, я не знал, что делать, я тоже просто кричал, вместе с ним плакал. Последние его слова были: «Как жалко, что я никогда не исповедовался. Прими меня, Господи», и умер. Таких историй, родные мои, много очень. Видимо, так получается, что говорить об этом, может, нужно, а может, не нужно, я не знаю, вам судить. Но я просто хочу сказать одно, что три института, три дивных института нашего общества, один из которых является небесным институтом — это матушка наша Русская Православная Церковь, второй институт — это семья и третий — это армия, они должны подготавливать каждого члена этого института для жизни вечной. В армии это происходит удивительным образом, явью, четкостью своих поступков и мыслей. Человек либо становится святым, я глубоко в этом уверен, либо он становится предателем. Поэтому задача семьи, наверно, подготовить таких же детей наших, которые могли бы защищать, может быть, вскоре, может быть, завтра, а может быть, через год, одному Богу известно, когда у нас будет брань, в которую мы с вами скажем, либо мы православные, либо мы не православные. Поэтому я, заканчивая, хочу пожелать вам, родные мои, того, чего желаю всем своим родным, близким и друзьям. Я желаю вам веры, надежды и любви. Веры, как учил Господь наш, имеющий ее, как зерно горчичное, скажет горе: «Встань и вверзись в море», она встанет и ввергнется в море. Надежды я вам желаю, как говорят святые отцы, что имеющим ее смерть не страшна. И желаю вам любви, как сказал апостол Павел, совокупности всех совершенств. И напоследок хочу сказать, что эти парни, которые сейчас находятся на Северном Кавказе, это наши дети, они нуждаются в вас. Эти слова я отношу к Матери Церкви и к ее священству. Спаси вас, Господи. Если можно, я скоро уезжаю, у меня… погибло 33 моих солдата, и эпизоды, которые я смог вам рассказать, некоторые из них, если все рассказывать, может быть, и недели бы не хватило. Я оставлю записочки. Если милость Божия будет на ваших сердцах, то помолитесь о них. Спаси вас, Господи.

Захарка Руднев называл этих чеченцев обыкновенными скотокрадами. Они же считали себя воинами ислама. А в российских газетах их именовали членами незаконных вооруженных формирований. Вооруженные, как спецназовцы, они регулярно ходили за Терек, а, возвращаясь, бахвалились, что занимались не только кражами.

Захарка знал все это в подробностях, потому что его мама, Наталья, и в тридцать пять слыла красавицей. Когда их дом после ухода русских войск сожгли (за просто так), чеченец Лом купил ей другой, поскромнее, став ее «властелином».

Лом, по-чеченски Лев, рассказывал Захару, что получил имя царя зверей в память о предках, пришедших из Аравии осваивать ичкерийскую землю. Но мать, стыдясь тринадцатилетнего сына, что стала наложницей бандита, шепотом рассказала Захарке, как эти земли приводили в божеский вид терские казаки, а коренные чеченцы тогда были жителями гор. Мальчишка знал это и сам. Станицы Старо-Щедринская, Гребенская были родиной его предков, где в свое время казаков извели как класс. Что такое «класс», Захарка помнил со школы. В последнюю русско-чеченскую войну в Старо-Щедринской жил-поживал только один русак-алкоголик, сын которого принял мусульманство и снайперил у Дудаева. Захарка узнал об этом из рассказов Лома, в обычае которого было соврать, приукрасить. Чеченцы, как малые дети, часто самообманывались, выдавая желаемое за действительность.

Когда российские войска по приказу Москвы ушли из Чечни, наступило время невообразимого пиратского пиршества. Лежа в комнатке дома, купленного врагом, слушая доносящиеся из-за стены песни и пьяные разговоры (когда по-чеченски, чаще по-русски), Захарка думал, что тем русским воинам, кого он лично знал, не дали победить. Гости Лома кричали, что настанет час, когда «рыжих псов» окончательно, как из Чечни, погонят с Кавказа. Воцарится великое исламское государство. Больших сражений не будет. Партизаны, словно дикие пчелы, измотают полудохлого русского медведя, и он, косолапя, умчится к себе на Север околевать.