Виталий Носков - Рассказы о чеченской войне

Толя, не верь во все эти великодержавные призывы правительства, они своих детей никогда не пошлют в Чечню. Как их предшественники-коммунисты оплачивали моей и других простых русских женщин честью внешнюю лояльность «гордых народов» к советской власти, так нынешние властители за счет жизни и здоровья наших детей хотят удержать в составе России остатки колоний. Ты у меня на свете один-единственный. Это проклятое государство в такой бедности держало основной народ страны, что даже двух детей иметь для большинства русских семей было проблемой. Зачем нужна такая колониальная система, где метрополия живет хуже колоний, стоит ли из-за нее гибнуть? Я не хочу, чтобы Кавказ лишил меня и сына. Не будет тебя, я не смогу жить. Сынок, сделай все, что можешь и не можешь, но останься жив, хоть как, но останься. Не мсти им, не надо. Толенька, будь осторожен, на рожон не лезь, старайся держаться подальше от опасности, лучше где-нибудь в тылу. Хоть не вызывайся никуда добровольцем. Надеюсь, то, что я тебе разъясняла, удержит тебя от необдуманных поступков.

Но помни — они все нас ненавидят, даже если это и вполне благообразные внешне люди. Не верь им, им их «египетская тьма» всегда милее нашей, российской. Ненависть к нам наследуется ими из поколения в поколение, независимо от них самих, между нами столько крови и взаимных унижений. По-хорошему, мы не должны жить в одном государстве, но до осознания этого в нашем обществе еще очень далеко. Да, обрусели, притерлись к нам многие нерусские народы, Кавказ никогда не притрется. А на равных мы не сможем сосуществовать, всегда будем друг друга унижать, мы на государственном уровне, а они нас на бытовом.

Поэтому, сынок, если избежать столкновения с ними не удастся, то убей, убей без колебаний, убей, но останься жив. Я хорошо знаю их систему воспитания — если не убьешь ты, любой из них убьет тебя, жалость там всегда считалась признаком трусости, слабости, поверь мне, сынок. Остерегайся любого из них, даже женщину, старика, ребенка — они все могут тебя убить. Лучше убей ты, выстрели первым, но останься жив и вернись! Я тебя не призываю мстить, я хочу, чтобы ты остался жив.

Дроздов нащупал в кармане бушлата зажигалку, высек огонь и поджег листы. Они полыхнули неожиданно сильно, едва не опалив пальцы. Он бросил бумажно-огненный клубок и смотрел, как тот догорал, свиваясь в черную золу. День сменили кратковременные сумерки. Впрочем, и в полумраке Дроздов видел хорошо, много лучше, чем любой другой человек с нормальным зрением — его зрение было уникальным. Именно из-за зрения его прямо из военкомата направили в снайперскую учебку. Но там же вскоре выяснился и его несовместимый со снайперской деятельностью недостаток — он не мог плавно нажимать на спусковой крючок, что-то в нервной системе не позволяло. Курок он «рвал», и, несмотря на отличное видение мишени даже в относительной темноте, его пули всегда ложились выше или ниже «десятки». В «яблочко» он попадал только тогда, когда долго целился. Отчисляя из учебки, ему объяснили: у снайпера в бою такой роскоши — целиться не спеша — никогда не бывает.

Дроздов выглянул за бруствер и стал смотреть в сторону «зеленки», кустов у подножия горы, откуда обычно появлялась разведка «духов».

— Ты что, дырку в башке хочешь получить?! — со дна окопа крикнул своим лязгающим голосом Бедрицкий.

— Слушай, «Бендер», а ты не хочешь прямо сейчас сделать ноги отсюда? — задумчиво глядя в прежнем направлении, спросил Дроздов.

— Это как… зачем? — Голос Бедрицкого перестал лязгать и выражал крайнее удивление.

— Затем, что надоел ты мне, — спокойно ответил Дроздов и сполз в окоп.

— И куда же ты мне… предлагаешь идти? — Бедрицкий расспрашивал уже с тревогой.

— Да хотя бы в расположение… в палатку… спать.

— Ты че, меня же там как дезертира… а «деды», так точно отмудохают… Если бы ранение какое легкое, в руку или плечо, так, чтобы только кость не зацепить… касательное.

— Давай… я тебя раню, куда хочешь?! — с жутковатой веселостью предложил Дроздов и, схватив лежавший в специальной нише автомат, клацнул затвором. — …Ну, куда… в руку, ногу, а может, в глаз?! Наверняка комиссуют… подчистую!

— Ты че…! У тебя крыша, да…? Ведь не попадешь как надо… А если искалечишь?! — Бедрицкий в ужасе отполз подальше.

Дроздов сумрачно рассмеялся и положил автомат.