Стефан Гейм: «Крестоносцы» войны

Иетс прибыл в Нормандию на третий день вторжения, он тоже прыгал в канаву и лежал под пикирующими «мессершмиттами». И сейчас еще он видел перед собой листья кустарника, где его тошнило от страха.

Он заставил себя засмеяться.

— Покурим? — предложил Бинг.

— Спасибо. — Иетс с трудом закурил на ветру сигарету. Он воспользовался минутным молчанием, чтобы найти более приятную тему для разговора. — Какие они жалкие, эти пленные немцы! По лицам видно, что им тоже было несладко. Им ведь еще хуже пришлось.

Бинг покосился на своего начальника. Шутит он, что ли?

— Я их ненавижу, — резко сказал он.

— Ненависть… — нерешительно протянул Иетс и добавил наставительным тоном: — Это психологическая война. Вы ведь хотите понять немцев? Для того чтобы определить их душевное состояние, нужно поставить себя на их место. А как вы это сделаете, если вы их ненавидите?

— Вот так и сделаю, — усмехнулся Бинг.

— Может быть, я тоже ненавидел бы их, если бы мне, как вам, пришлось покинуть Германию, свою родину. Но вы должны научиться отделять личные чувства от нашей работы.

— Не хочу я этому учиться, — сказал Бинг.

— Вы еще очень молоды! — сказал Иетс. — Смотрите на вещи трезво. Со всех сторон. Немецкий военнопленный делал то же, что вас заставляют делать: он подчинялся приказу. У него та же забота — спасти свою шкуру. Он такая же жертва своих политических деятелей, как мы — своих. Вот что определяет его психологию и вот с чем нам приходится иметь дело. Разве не так?

— Вы говорите, как пленные фрицы, — сказал Бинг.

Иетс уже занес руку, но сдержался и только поправил промокший от пота воротник.

— Я могу замолчать, — предложил Бинг.

— Каждый вправе иметь свое мнение, — кисло сказал Иетс.

Бинг решил пойти на мировую. В конце концов Иетс — неплохой парень.

— А вы как с ними разговариваете? — спросил он.

— Вчера мне попался один, из парашютных войск. Он заявил, что он не нацист. Он спросил меня, зачем мы сюда явились. У немцев и у американцев, мол, одна и та же «Kultur». Ни немцы, ни Гитлер не собирались нападать на Соединенные Штаты. Образованный немец.

— А что вы ему ответили?

— Я спросил его, соответствуют ли концлагеря его представлениям о культуре. А он в ответ заявил, что концлагеря первыми придумали англичане.

— И вы поверили, что он не нацист!

— Ничего я не поверил! — рассердился Иетс. — Но я хотел бы знать, что бы вы ему на это сказали?

— Если рассматривать вещи со всех сторон… — съязвил Бинг.

Иетс понял намек, но не нашелся, что ответить. Бинг вдруг заговорил серьезно:

— Они думают, что знают, за что воюют. А мы, по их мнению, не знаем.

— Они тоже не знают. Никто не знает. Отправляешься на войну, вооруженный газетными заголовками. Неважное снаряжение!

— В лагере военнопленных есть отделение для дезертиров-американцев. Я разговаривал с одним. Он из дивизии Фарриша. Он был на передовой с первого дня. От всего взвода осталось трое. Три человека. Он сказал, что он жить хочет, просто жить. Все равно как, все равно под кем, лишь бы жить.

Иетс в душе посочувствовал дезертиру.

— А если так, — начал он нерешительно, — то чем прикажете пичкать наших ребят? — Иетс и себя причислял к «нашим ребятам». — И что вы можете предложить немцу, чтобы заставить его бросить своих соотечественников, свою часть и сдаться нам, даже без твердой надежды остаться в живых? Есть у вас такая могучая идея?

Вопрос Иетса остался без ответа. Бинг чувствовал, что надо ответить, но не находил нужных слов.

Иетс сплюнул на дорогу.

— Фарриш хочет, чтобы мы выпустили листовку на эту тему, со всеми онерами — справедливость, демократия, свобода.

— Фарриш? — переспросил Бинг. — Неужели Фарриш?

— Да, представьте себе, — улыбнулся Иетс. — Но только не будет ему листовки. И мы должны сообщить ему об этом.

— Приятное поручение они выбрали для нас, — сказал Бинг.

— Для меня, — поправил его Иетс. — Вам, скорее всего, ничего не придется говорить. Вы просто доказательство нашей доброй воли.

— А почему, собственно? — В этом решительном отказе выпустить листовку была какая-то несообразность, от которой Бинга коробило. — Почему бы и не выпустить ее?

Иетс уставился на свою руку, внимательно разглядывая бородавки.

— Такие люди, как мы с вами, склонны преувеличивать значение слов. В конце концов на войне важно только, чтобы было много пушек и много самолетов — как можно больше пушек и самолетов. И потом, мы — армия. С какой стати майор Уиллоуби и мистер Крерар возьмутся за это? Обязанность нашего отдела — объявить немцам, что их дело дрянь, и если они подымут руки, с ними будут хорошо обращаться и накормят их тушенкой и сгущенным молоком. И только.