Мирослав Иванов - Покушение на Гейдриха

Впоследствии я узнал, что тот человек, которого они привозили, был какой-то мельник, Бауман, но больше я ничего не знаю. До сегодняшнего дня не могу объяснить, почему они к нам приезжали и почему все так получилось.

Утром я вставал обычно в половине седьмого, брился, в семь завтракал, за завтраком прочитывал газеты. Потом начинал прием больных.

Время до обеда проходило почти всегда одинаково. Простуды, грипп — осенью и весной таких случаев обычно бывало больше; еще — жалобы на боли а желчном пузыре, разбитое колено, ревматизм — в общем без конца одно и то же.

После обеда — визиты к больным. Я хорошо знал свои участок, помнил, где кто живет, кто на что жалуется.

А под вечер ежедневно небольшая прогулка по берегу вдоль рукавов Влтавы. После обеда сюда заглядывали пенсионеры, к вечеру — рыболовы, с наступлением темноты — влюбленные.

Такой была жизнь врача из предместья, понимавшего, что ему не дано ни творить чудеса в клинике, ни изобрести лекарство против рака, ни выступать на международных конгрессах.

Только ежедневные приемы и посещения больных в облупленных доходных домах. Так, казалось, и будет до скончания века; никогда не произойдет ничего, что изменит установившийся порядок.

И вдруг этот случай.

День начался, как обычно: бритье, завтрак, чтение газет, утренняя прогулка, прием больных.

В приемной ждали очереди две старушки, страдающие ишиасом. Я дал им мазь, а когда вновь открыл дверь кабинета, увидел пана Пискачека с незнакомым молодым человеком небольшого роста.

Я кивнул им, они вошли.

— Что у вас? — машинально произнес я.

Пискачек шагнул вперед, осмотрелся, словно боялся что его услышит кто-то посторонний, и произнес:

— Вот, мой приятель вывихнул палец на левой ноге…

— Разувайтесь, — сказал я.

Парень снял ботинок, стащил носок и показал ногу. Палец был совсем синий. Я легонько потрогал его прощупал подъем и ступню. Кость, похоже, не была повреждена, но порядок есть порядок, и я сказал:

— Вам надо пойти на рентген.

Парень беспокойно заерзал и вопросительно посмотрел на Пискачека.

Тот повернулся ко мне и улыбнулся:

— Это обязательно?

Я с удивлением уставился на молодого человека. Он молча смотрел на меня.

— Ваша фамилия? — спросил я.

— Зденек Выскочил, — быстро ответил он.

— Где вы работаете?

Он не ответил. Вмешался Пискачек:

— Послушайте, может быть, достаточно компресса, а?

Я пожал плечами и выписал рецепт, уж не помню, на что. Они оба поблагодарили меня и вышли из кабинета. Говоря откровенно, мне этот визит не понравился, но я не мог объяснить, почему. В поведении обоих посетителей было что-то неестественное. А может, мне только показалось? Вечером я бродил по заснеженному берегу Влтавы и все думал об этом визите, но на другой день (было два тяжелых случая прободения слепой кишки) я о нем забыл. Вскоре Пискачек пришел снова, на этот раз один.

— Где ваш пациент? — спрашиваю.

— Ему уже гораздо лучше, — ответил он, немного замявшись.

— Что вас беспокоит? — попытался я вызвать его на разговор.

— Понимаете, тут такое трудное дело… Этот человек, понимаете, ну в общем… он прибыл из-за границы. И я о нем забочусь… С ним тут еще один… им нужна ваша помощь.

— Моя помощь? — удивился я, встал со стула и подошел к Пискачеку.

— Да. Удостоверения личности у них в порядке, но сейчас мы ищем для них трудовые книжки… И вы могли бы нам помочь.

Я молчал. Рисковать своей головой? В таких случаях нацисты были безжалостны. И все-таки… Что делать? Отказать Пискачеку? Я никогда не занимался политикой, всегда твердил, что врачу достаточно уметь вырезать гланды и лечить грипп и незачем ввязываться в политику… А тут ведь другое дело — не гланды и не простуда. Я не люблю громких слов, но тут я понял, что есть вещи поважнее моей работы.

Я кивнул.

Пискачек вздохнул с облегчением.

— Я знал, что вы не обманете наши ожидания.

Я направил его к своим знакомым в районную больничную страховую кассу в Праге, там им выписали трудовые книжки.

Затем Пискачек пришел уже с обоими молодыми людьми. Я выдал им медицинские справки о том, что они не могут выполнять физическую работу. Первому я выдал справку на имя Йозефа Стрнада, поставив диагноз «язва двенадцатиперстной кишки». Этот юноша жил в семье Кодловых на Высочанах [3] Высочаны — район Праги. на Вальдецкой улице. Другому в справке на имя Франтишека Прохазки написал: «Воспаление желчного пузыря». Он тоже жил на Высочанах, у Пискачека, улица «На берегу».