Валерий Поволяев - Тихая застава

Снизу за ним бежали душманы, прикрывались его телом, – оборачиваться было нельзя, и капитан, на бегу ткнув рукой себе за спину, скомандовал:

– Чара! Фу!

Овчарка мигом оторвалась от него, прыгнула куда-то вниз и вбок, задушено взлаяла на бегу, капитан оскользнулся на обледенелом камне, чуть не упал, съехал на ногах в выбоину, и в ту же секунду его ударило в спину что-то тяжелое, горячее, у Панкова перехватило дыхание, перед глазами вспыхнул режущий желтый свет и он полетел головой вперед на камни.

Яркий желтый свет вспыхнул перед ним еще раз, потом все погрузилось в вязкую коричневую темноту, над ухом что-то залязгало – то ли лопата, то ли гусеница беэмпешки, Панков застонал, но собственного стона не услышал, все перекрыло металлическое лязганье, горло ему сдавило, и он опять застонал – от нехватки воздуха, от того, что тело его, еще живое, все чувствующее, с обнаженными нервами, ощущало опасность, он понимал, что за первым выстрелом в спину может последовать второй и, не осознавая еще, что лежит на камнях, ощущая себя бегущим, как и минуту назад, позвал слабо, стараясь продраться из душного коричневого марева, сохранить скорость:

– Ча-ра…

Он очнулся в тот момент, когда собака, поскуливая, ухватила его за воротник и пыталась оттащить в сторону, за спасительные камни, но слишком тяжел и неувертлив был хозяин, окровавлен, беспомощен – сильная жилистая Чара не справлялась с ним. Где-то совсем рядом гулко бил пулемет, звук его проникал в землю, из земли перемещался в тело, перемалывал кости, ввинчивался в виски, в затылок, звук пулемета на некоторое время заглушил стальное лязганье продолжающееся раздаваться у самой его головы, но едва пулемет стих – у Дурова кончились патроны, – как лязганье, сделалось назойливым, разяще громким. Чара взвыла, дернула головой, уперлась лапами в камни, сдвинула чуть Панкова, капитан, застонав, помог ей одной рукой, собака всхлипнула обрадованно, запрядала лапами, снова на полметра сдвинула Панкова.

– Чара, милая моя собака, – прошептал Панков, но это ему только показалось, что он сиплым, но четким шепотом произнес эти слова, на деле же изо рта его вместе с куском спекшейся в желе крови выпросталась невнятная жеванина; в следующий миг жаркий коричневый вал опять накрыл его с головой, Панков широко распахнул окровяненный рот, пытаясь захватить немного воздуха, но воздуха не было, в легких у него вспух пузырь и лопнул. Панков дернулся от боли и затих.

Овчарка заскулила, взвизгнула, стараясь оттянуть тело Панкова еще немного, еще чуть-чуть, на три-четыре метра, затащить его за камень, и ей это почти удалось – спасительные камни находились уже рядом, – выгнулась горбато, и тут Чару подсекла автоматная очередь.

Собаку откинуло от хозяина метров на десять, она ударилась о мерзлые, с острыми ледяными сколами-гранями валуны и отлетела на дорогу. Заскулив, еще живая, все соображающая понятливым собачьим умом, она поползла к хозяину, но в нее снова попало несколько пуль длинной прицельной очередью. Чара распласталась среди грязного жидкого снега, дернулась в последнем движении, в броске к жизни, к хозяину, заскулила жалобно, по-детски тоненько, и затихла.

Эта очередь зацепила и Панкова, уже мертвого, развернула его спиной к дороге, сверху на капитана упало несколько сырых тяжелых лепешек снега, прикрыло. Со стороны казалось – лежит себе дяденька среди камней, дремлет, а может, землю слушает, – обычный нищий, каких ныне много развелось на белом свете, в том числе и в Таджикистане. Ну а в России, конечно же, – и того больше…

– Товарищ капитан! – послышался из-за камней крик Дурова.

Пулемет Дуров отбросил в сторону, затвор сунул себе в карман – патронов все равно больше не было, потом, понимая, что душманам пулемет нельзя оставлять даже без патронов, а нести его тяжело, ухватил за дуло, размахнулся широко и что было силы хрястнул о камни.

Затем ударил еще раз и еще, потом подсунул под валун и постарался переломить по казенной части пополам. Можно было подложить под пулемет гранату и рвануть – разлетится, как миленький, но лишней гранаты у Дурова не было, а те две, что он держал, как неприкосновенный запас, на всякий случай, с которыми не расставался даже ночью, значили для него много больше, чем НЗ, от этих гранат зависела его жизнь.

– Товарищ капитан! – вновь звонко, по-мальчишески горласто выкрикнул Дуров, замер на мгновение, прислушиваясь, подаст капитан голос в ответ или нет. Все поняв, вскрикнул жалобно, давясь собственным криком, помотал неверяще головой. – Нет, товарищ капитан!