– А кто займется этим?
– Старшая сестра.
– Фрау Штокман? – недоверчиво спросил шеф. – Что-то до сих пор за нею не наблюдалось таланта пропагандиста.
– Зря вы недооцениваете ее способности. Превратила же она меня из пацифиста в патриота рейха. Уверен, что ей вполне под силу задача по перевоспитанию советского полковника.
Начальник госпиталя был так поглощен своими мыслями, что в тоне профессора не уловил насмешки, а офицер СД вообще был неспособен разбираться в подобных тонкостях, поэтому оба поддержали предложение Флеминга.
– Главное: неустанно вдалбливать в голову этого полковника нашу идеологию, – поучительным тоном сказал офицер СД. – Он разуверится в силе советов и убедится в могуществе Германии. Тогда, если он не дурак, безусловно пойдет с нами.
Флеминг не возражал, а начальник госпиталя и сам думал почти так же, поэтому тут же распорядился предельно разгрузить Элизабет Штокман от обязанностей медсестры, чтобы она имела больше времени для «работы» с Турхановым.
Турханов пришел в сознание ночью. Первое, что он увидел, когда открыл глаза, был портрет Гитлера, висевший на противоположной стене. Потом заметил женщину в белом халате, сидящую спиной к нему и читающую какую-то книгу. Острый запах лекарств окончательно убедил его в том, что он находится в немецком госпитале. Дышать было тяжело, во рту все пересохло, и страшно хотелось пить. Рядом на столике стоял графин с водой. Полковник хотел достать его, но стоило чуть пошевелиться, как нестерпимая боль заставила его непроизвольно вскрикнуть. Услышав стон, женщина вскочила со стула и поспешила к нему.
– Лежите спокойно, не двигайтесь, – предостерегающе подняв руку, полушепотом проговорила она. Сама в то же время внимательно посмотрела на него, чтобы определить, понял ли он ее.
– Пожалуйста, дайте попить, – слабым голосом попросил Турханов.
Элизабет Штокман – а это была она – обрадовалась, когда поняла, что ее подопечный знает по-немецки.
– Одну минутку, – сказала она, наливая в чашечку теплой воды. – Не вставайте, я сама напою вас. Представьте себе, что вы маленький ребенок, а я – ваша няня.
С этими словами она стала поить больного с чайной ложки. Турханову показалось, что в груди у него горит огонь, который можно потушить только водой. Он с жадностью ловил губами ложку и готов был пить без конца, однако сестра знала норму.
– На сей раз хватит, – предупредила она.
– Благодарю вас, – полушепотом произнес Турханов.
– Вы знаете, где находитесь?
– Догадываюсь. Но если вам не трудно, расскажите, что со мной случилось и как я сюда попал?
Элизабет рассказала все, что знала, но о дальнейших намерениях своих начальников ни словом не обмолвилась. Турханов понял, что с ним произошло то, чего больше всего опасаются партизаны: он попал в плен, да еще в таком беспомощном состоянии, когда о побеге даже помышлять было нечего. «Худшего положения, чем у меня, даже и не придумаешь. Приняли в госпиталь, сделали операцию, лечат. С какой целью – понятно без слов: поставят на ноги и начнут либо выпытывать интересующие их сведения, либо потребуют изменить Родине, а когда убедятся в невозможности добиться своего, подвергнут зверским пыткам».
Подобно большинству советских людей Турханов не представлял себе жизни без борьбы, без служения родному народу. Формы и методы борьбы бывают разные, они зависят от конкретной обстановки. До сих пор он боролся за народное счастье с оружием в руках. Это – активная борьба. Тут он сам выбирал объект нападения и сам диктовал противнику условия борьбы. Иное дело в плену. Он знал, что тут не всем и не всегда доступны активные формы борьбы, а чаще всего приходится довольствоваться пассивным сопротивлением: работать медленнее и хуже, не соблюдать, по возможности, лагерной дисциплины, а если придется умереть, то с достоинством… Конечно, пассивное сопротивление тоже может причинить фашистам много хлопот, но так никогда войны не выиграть. Исход войны решается на поле битвы. «Значит, все мои помыслы и поступки должны быть направлены на то, чтобы как можно скорее вернуться в строй активных борцов. Для этого прежде всего надо выздороветь, а потом бежать из плена», – решил Турханов.
Прошла неделя. Здоровье его начало улучшаться. В борьбе за жизнь организм взял верх, и скоро он мог уже говорить и слушать собеседника, не испытывая особой усталости. Элизабет Штокман, до сих пор вынужденная молча скучать у постели больного, воспрянула духом. Стараясь оправдать доверие начальства, она так рьяно принялась вдалбливать в голову своего подопечного убогие идейки бесноватого фюрера, что буквально за несколько часов успела нагнать на него смертельную скуку. Обычно свои беседы она начинала с изложения утренней сводки верховного главнокомандования сухопутных сил Германии. Эту часть беседы Турханов слушал с интересом, ибо при критическом анализе даже из кучи лжи можно было извлекать крупицы правды о действительном положении на фронтах. Так узнал он о том, что Советская Армия создала несколько плацдармов на левом берегу Вислы и прочно удерживает их в своих руках. «Ничего, – думал он, – придет время, и с этих плацдармов наши войска нанесут такие мощные удары, что немецкая оборона на Висле рухнет как карточный домик».
Читать дальше