Опомнившись, я подал врачу руку, от которой она отказалась, быстро вскочила, взяла из рук сестры тазик и поставила на столик. Как ни в чем не бывало она намочила тампон и начала прикладывать его к присохшему бинту. Я думал, что сейчас начнется разнос, но все на этом и кончилось.
Сестра взялась за приборку, а врач спокойно завершила начатое дело. Дальше все пошло как по маслу. Повязку мне больше не накладывали. Обработав обожженные места и чем-то присыпав лицо, отмыли руки и тоже спокойно, без суеты промыли обнажившиеся до мяса места и отпустили, сказав при этом, что я буду отправлен в армейский госпиталь. Расчеты мои вернуться в часть рушились.
Много лет спустя на встрече ветеранов дивизии в канун 40-летнего юбилея нашей дивизии судьба вновь свела меня с этой женщиной-врачом, которая за многие годы не потеряла своей прежней привлекательности и обаяния, разве что волосы покрылись серебром. Сам бы я ее не узнал, но она меня запомнила, хотя через ее врачебную практику прошло столько нашего брата, что трудно представить. Она подошла ко мне и так просто сказала: «А я вас запомнила на всю жизнь».
Мне было стыдно вспоминать тот случай, ведь я тогда даже не извинился. Пришлось извиниться много лет спустя. Эта встреча была началом нашей дружбы, и теперь мы постоянно переписываемся и поддерживаем связь.
Несмотря на мои просьбы, в армейский госпиталь, который находился в местечке Люлькау, меня все же отправили. Это место было нам знакомо, мы прошли его с боями. Первое, что я хотел узнать у врача, который меня осматривал: «Надолго ли я тут задержусь? А может, снова куда-нибудь отправят?»
Мысль сбежать из госпиталя и самостоятельно вернуться в дивизию пришла ко мне не сразу. Сутки я не мог найти себе места. Руки-ноги целы, а что на тыльной стороне ладоней были запекшиеся корки, это меня не волновало. Руками можно было работать.
По этой причине меня послали на кухню помогать чистить картошку. Эта работа в какой-то мере отвлекала меня от мысли бежать. Но все равно всей душой я был там, с ребятами, которые рвались к Данцигу. Режим в госпитале легкораненых был не строгий, и многие ребята после процедур и перевязок выходили на улицу и, пристроившись на солнышке, грелись его весенними лучами.
На другой день, когда прошел врачебный обход и сестра раздавала нам положенные лекарства, я вышел на улицу и пристроился к группе раненых, сидевших на лавочке у забора. Разговор был самый разнообразный. Здесь можно было услышать последние новости. Наиболее языкатые травили разные смешные истории, чтобы как-то развеселить ребят. Потом разговор пошел о фронтовых делах. Сетовали на то, что наши дела здесь идут не ходко. 1-й Украинский уже скоро Берлин возьмет, а мы тут копошимся, как навозные жуки. Забывали, что на нашу долю выпал крепкий орешек, потому что на карту Гитлер и Гиммлер здесь, в Северной Польше, поставили все, чтобы оттянуть свою гибель. Мы сами брали пленных, которые были переброшены на нашем направлении из курляндской группировки. Нет, не потому мы плохо продвигались вперед, что мы не умеем воевать. А потому, что силы против нас были брошены немалые, превосходящие нас по количеству и техникой обеспеченные достаточно разнообразно.
Солдатские разговоры интересные, но они лишены самого главного – нет полной информации и суждения бывают порой поверхностные. В этом я убеждался не раз.
За забором проходила дорога, по которой непрерывным потоком шли к фронту машины с грузами, нужными фронту. В случае чего можно было найти попутную машину и броситься вдогонку фронту, а там и разыскать своих. Документов у меня никаких не было, а красноармейская книжка сгорела в самоходке. И тут я увидел «Студебеккер», на дверцах которого был опознавательный знак нашей дивизии – белый медведь. Что-то сделалось со мною, в душе заскоблила тоска по своим боевым товарищам и потянуло «домой». А тут, как нарочно, колонна остановилась, что-то впереди застопорилось, и я увидел среди шоферов, которые вышли на обочину дороги, нашего вездесущего техника артвооружения старшего лейтенанта Маргулиса. Я его окликнул. Повернувшись ко мне, он не сразу признал меня, но потом мы бросились друг к другу, как будто не виделись сто лет. Вот что значит свои, как будто родные.
«Чего ты тут делаешь? – набросился он на меня с вопросами. – Поедем домой, там наши лекари долечат, а то отобьешься от дома и не попадешь обратно».
Такой разговор был прямым попаданием в цель. Мне этого как раз и не хватало. Раздумывать нечего. Мигом перемахнул через забор – и в кабину. Дальше все было просто. Поздно ночью нашли своих, и я предстал перед командиром батареи. Лицо мое, конечно, было в сплошных болячках, и меня в таком виде трудно было сразу узнать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу