Станислав Горский - Записки наводчика СУ-76. Освободители Польши

Ребята обрадовались нашему приходу, и кому-то снова пришлось бежать с ведром, на всех не хватило. Закончили туалет быстро. Плотно позавтракав, отдохнувшие, мы были готовы к новым боям.

Немцы постоянно контратаковали наши передовые части, которым приходилось сдерживать их натиск. За завтраком замполит майор Зайцев говорил, что на передовой сегодня жарковато. Мы понимали, что нам предстоит снова очень скоро вступить в бой, и были благодарны судьбе за то, что она подарила эту спокойную ночь.

А ведь перед дивизией стояла задача – вести наступательные бои, а нам приходилось отражать многочисленные контратаки. Пришел командир батареи капитан Приходько, и мы начали вытягивать колонну. Предстояло совершить марш к месту, где нам надо было занять огневые позиции на танкоопасном направлении. Заработали моторы, и колонна двинулась в направлении к северу от города.

Наше направление – на Данциг. Продвигаясь по городским улицам, мы видели следы боев. Разрушенные дома, разбитые окна, обвалившиеся балконы, груды стекол от витрин магазинов. На некоторых улицах валялась домашняя утварь. Наверное, жители спасали ее от пожаров. В одном месте я даже увидел подобие баррикады. Немцы в городе отчаянно сопротивлялись. Каждый дом, каждый квартал и каждая улица отвоевывались нами в жестокой схватке, но невозможно было уже остановить нашу победную поступь, это чувствовалось все ощутимей. И не далек тот день, когда на нашу многострадальную улицу придет великий праздник – праздник победы. Мы в это верили, и эта вера придавала силы в сражении с фашистскими войсками, она была нашей путеводной звездой.

Вечером 22 февраля, после дневного боя, в котором нам с большим трудом удалось выбить немцев из небольшого населенного пункта, названия его я не запомнил, но вот огромный скотный двор и большое стадо коров мне запомнились. Немцы, видимо, не успели угнать скот, и коровы, голодные и недоенные, мычали и требовали к себе внимания. Мне это было понятно – я вырос в деревне и до призыва в армию довелось пасти коров.

Установив самоходки на огневые позиции, которые мы выбрали поблизости от скотного двора, я попросил командира отпустить меня посмотреть, по какой причине мычат коровы. В соседнем сарае, который примыкал к скотнику, оказалось сено в тюках и молотое зерно. Жалко животных, которые по вине и безрассудству людей страдают. Какое им дело до того, что люди между собой воюют и убивают друг друга. Среди коров было много дойных, и они нуждались в человеческой помощи. Я начал разбрасывать сено по кормушкам, мычание стало утихать.

Ко мне присоединились Семен Поздняков и Алексей Ларченков. Семен был коренным москвичом, и ему никогда не приходилось иметь дело с животными, но душа не могла выносить просящего мычания животных, и он, подкладывая в кормушки сено, приговаривал: «Ешьте, это вам от нашего российского сердца, может, среди вас есть и наши земляки». Я подумал, а может, и впрямь Семен прав. Ведь сколько добра немцы награбили в наших советских деревнях – не счесть. Алеша Ларченков был до призыва в армию колхозником, он родом из Смоленской области, и для него эта работа была привычным делом.

Временами наш труд прерывался разрывами снарядов, которые немцы посылали не по целям, а, всего вероятнее, по памяти, в надежде поразить нас возле скотника, потому что были уверены в том, что мы обязательно сюда заглянем.

Несколько снарядов упало прямо на площадке двора, но никого не задело. Коровы были внутри и стояли на привязи. После каждого разрыва они в страхе рвались и больно ранили себя цепями, которые были надеты им на шею. Но вот обстрел прекратился, и понемногу животные начали успокаиваться. Наша артиллерия тоже не дремала, и прекращение огня немцами было достигнуто не без участия наших артиллеристов.

Когда стало потише, появились женщины, которые ухаживали за этими скотом. В основном это были польские женщины, но были среди них и русские, угнанные немцами. Даже было несколько женщин, которых немцы вывезли из Голландии. От них мы узнали, что эта ферма принадлежала крупному фашистскому генералу, фамилию которого они не знали, а руководил всеми делами управляющий, который был лютым зверем.

Женщины приступили к дойке и вскоре и нас угостили теплым молоком, от которого мы все отвыкли. Нам казалось блаженством жевать размоченный в молоке солдатский сухарь. Такого вкусного сухаря я больше никогда не пробовал. И не потому, что больше не пришлось, а потому, что сама обстановка того периода делала его вкус неповторимым.