Роман Кожухаров - Штрафники не кричали «Ура!»

— Вот тебе, Сафронов, и двадцать пятое октября…

Сейчас, лежа в кювете улицы 25 Октября, возле раненого Сафронова, Андрей вспоминал этот разговор и начало боя. Черт-те что бывает на этой чертовой войне. Надо же такому случиться! Ведь сегодня как раз двадцать пятое октября. Как это понимать? И надо ли вообще понимать тут что-либо? Простое совпадение? Что оно означает? Для Сафронова — точно, ничего хорошего.

Хотя кто его знает. Может, он, наоборот, выкарабкается, попадет в госпиталь. А потом его комиссуют к чертовой матери, и поедет бравый вояка в родные земли, щупать колхозных девок… Чем закончится для роты этот красный день календаря, этот праздник Октября по старому стилю? Действительно, непроглядно красным от пролитой солдатской крови? А для него, рядового Андрея Аникина?… Что тут гадать…

«Поживем — увидим», — почти вслух произнес Андрей и, перекинув винтовку, уперся локтями в склон кювета. Его сознание только сейчас вычленило этот мерный рокочущий шум из звуков боя. Вначале он даже подумал, что опять возвращаются самолеты. Но вот звук стал четче, в нем проступили характерные лязгающие ноты.

«Тридцатьчетверка» включила свои моторы на полную и выползла из-за спины роты вперед, к самому краю улицы. Танковая пушка почему-то молчала. Наверное, с боекомплектом у экипажа напряженка. Но все равно, один вид стальной махины придавал сил. Неужели подоспело подкрепление?

Экипаж приостановился по левую руку от Аникина. Его пулемет стрелял почти без передышки, выкашивая ветви в яблоневом саду. Те, нагруженные плодами, сыпались вместе с красными яблоками на палую листву. Как будто набрякшие капли яблоневой крови капали с раненых стволов. Фашисты, залегшие между деревьев, головы не могли поднять. Молодец, пулеметчик. Наверстывал за себя и за стрелка-наводчика. За прикрытием танковой брони к обочине подтянулись Кулёмин и еще несколько бойцов отделения. Увидев Аникина, командир отделения жестом показал в сторону сада. Приготовиться к атакующему броску. С такой огневой поддержкой можно было горы свернуть, не то что выкурить фашиста из садика.

В этот миг экипаж, видимо, засек пулеметную точку немцев. Тот сам себя выдал, подставился. Увлекся добиванием артиллеристов. Огневая точка у него была наивыгоднейшая, ничего не скажешь — весь район как на ладони, причем в оба конца. Но только одно «но». Для стрелка-наводчика он сам становился отличной мишенью. Шарахнуть из серьезного ствола по скелету школы, в которой окопался фашист, было милое дело.

Танк стремительно развернулся, на ходу крутя башней. Андрей ожидал выстрела, но все равно ухнуло неожиданно, так что все кулёминские вжали шеи в плечи. Взрыв вырос позади здания. Чуть промахнулся. Ну, ничего, главное, что снаряды у танкистов все-таки были.

Выстрел этот и стал сигналом к атаке.

— Вперед! — во весь рост вставая над обочиной, крикнул Кулёмин. Андрей не видел, сколько их поднялось в атаку. У него перед глазами прыгал желтый ковер палых листьев, усеянный красными плодами. Серо-зеленые шинели немцев четко выделялись на этом фоне. Как будто грязные пятна заляпали праздничную картинку осеннего сада. Ну, будет вам сейчас красный день календаря!

На бегу Аникин успел выстрелить в две серые фигуры, отделившиеся от стволов деревьев. Он слышал свист пуль, треск ответных очередей. Кто-то кричал и хрипел рядом. Но Андрею некогда было смотреть по сторонам.

Он перемахнул уличную грунтовку и перепрыгнул через сточную канаву у обочины. Навстречу ему выскочил немец с винтовкой наперевес. Он выстрелил почти в упор. Но скорость, которую успел набрать Аникин, спасла его. Он только чуть отклонил голову. Пламя и раскаленные пороховые газы, которые изрыгрула винтовка фашиста, опалили левое ухо Андрея. В это время приклад его винтовки, выброшенный вперед правой рукой, раздробил нижнюю челюсть врага. Он даже упал, а упал, будто автомобильная камера, из которой выпустили воздух.

Андрей перескочил через фашиста и, припадая на больную ногу, понесся дальше, петляя между деревьев. Боковым зрением он видел, как бежали Кулёмин и еще кто-то. Совсем рядом, в нескольких шагах. Из зарослей малины, растущих вдоль сада, навстречу им выскочили фрицы. Аникин успел заметить троих. Они выкрикивали что-то друг другу на своем отрывистом, лающем языке. Андрей смог разобрать только нечто, похожее на имена: «Ганс…», «Ульман…».

То, что они напоролись тут на врага, стало для них полной неожиданностью. Но они почти не замешкали и начали стрельбу первыми. Тот, что выскочил первым и все звал какого-то Ганса, выстрелил в Аникина. Ветку возле виска снесло напрочь, оцарапав щепками щеку. Кулёмин вскинул свой ППШ и полоснул немца очередью. Она прошла наискось, от левого плеча до правой ноги, вырывая из него серо-кровавые клочья. Как бежал, по инерции фашист уткнулся лицом и грудью в яблоневый ствол. Руки его от удара перекрестились с другой стороны ствола, как будто он бросился и обнял свою подругу после долгой разлуки.