Анатолий Гончар - Хроника одного задания

И опять молчание.

Шамиль почувствовал, что чувство унижения быстро перерастает в негодование. Он вознамерился сказать какую-нибудь грубость, когда ему, наконец, ответили.

— Ничего не выйдет! — тихо, ровно, без излишней эмоциональности, просто констатация факта, как в той знаменитой американской фразе: «Ничего личного, это только бизнес»!

— Ты уже в курсе? — с ноткой сожаления спросил в свою очередь, констатируя данный факт, Басаев.

— Да, — не стал отнекиваться разговаривавший с ним человек.

— Понятно…

— Да ты не переживай! — ехидство стало неприкрытым. — Их встретят. Всё в наших руках! — Собеседник особо выделил слово НАШИХ.

— Поддонок! — едва отключившись, Шамиль в сердцах бросил трубку на стол. — Продажная тварь! Он знал! Он всё знал с самого начала! Знал, что готовится захват базы, знал… И ждал… сволочь… Да я ему… Да он у меня… Да он у меня…

Что он у него, Басаев так и не придумал. Теперь у него оставалась последняя надежда на продолжающих преследование боевиков Хаваджи Мирзоева.

Виктор остался в прикрытии, а пятью минутами позже за моей спиной раздался грохот разрыва мины, следом две длинные автоматные очереди, короткая заминка, одиночный выстрел, почти тотчас нескончаемый автоматно-пулемётный говор, громыхание РПГ седьмых и снова автоматно-пулемётная трескотня. Затем два почти слившихся гранатных разрыва. И двумя секундами позже ещё одна длинная, нескончаемо длинная пулемётная очередь и сразу же звенящая в ушах тишина, в которую постепенно стали вплетаться грузное топанье ног, сиплое, тяжёлое дыхание и стук собственных сердец. Ещё сотня метров, и тяжесть дыхания превращается в хрип, появляется и начинает нарастать стреляющая боль в районе ключиц. «Быстрее, быстрее, быстрее»! — торопит мозг. «Быстрее»! — барабанит сердце. «Всё, нет больше сил»! — с кашлем выдавливают из себя лёгкие… Небольшой подъём, спуск, заросли шиповника обдирают руки несущих носилки. Маленькие капельки крови стекают по коже и, наконец, срываются вниз. Попадая на зелёные листья, они разбрызгиваются в стороны и едва заметными бисеринами замирают на более тёмных стеблях. Налетающий ветер не может остудить жар, пышущий из-под пропитанных потом горок. Никто уже не обращает внимания на бряцанье оружия, стук подошв, трек ломающихся сучьев. И лишь молчание, с которым двигаются мои спецназовцы, осталось прежним, но это не потому, что срабатывает выработавшаяся привычка. Нет, всё проще! Каждое слово — это истраченные силы, которых и без того осталось мало. Взбодрить уже нечем, не смогу найти таких слов. Разве что мысленно: «Давай ребята, давай, осталось совсем чуть-чуть»…

Взрыв МОНки опрокинул шедшего вторым Магомеда Мамуева, разворотив грудь, раскидав по сторонам высыпавшиеся из разгрузки магазины, осыпал роликами кравшегося третьим Тархана Саидова, посёк находившегося дальше всех Ваху Газиева. Шедшему первым, но чуть в стороне Ахмеду Имурзаеву повезло больше. Один из осколков лишь слегка задел плечо, второй пробил кожу бедра. Впрочем, его везение длилось недолго: громыхнувшая автоматная очередь поставила крест на дальнейшей судьбе схватившегося за ногу боевика. Пуля угодила в лобную кость, кувыркнулась, купаясь в серой глубине мозга и, выворотив кусок затылочной кости, смачно приложилась о росшее за спиной дерево. Окровавленная кость с чёрным пучком волос ещё падала на землю, а новое чёрное покрывало смерти пучком выпущенных пуль уже неслась к следующему, не успевшему отпрыгнуть с их пути бандиту.

— Задавить их! — Хаваджи в ярости пнул подвернувшегося под ногу полоза и, брызжа слюной, начал отдавать приказания.

Шедшие за головным дозором боевики рассыпались в цепь. С левого фланга яростно заработали пулемёты, прижимая русских к земле. Выскочившие из-за деревьев гранатомётчики, взвалив на плечо РПГ — седьмые отправили русским начинённые смертью подарки. Грохнуло. Сзади посыпались сбиваемые газами листья. Секундой позже впереди один за другим вспухло два чёрно-серых разрыва. А передовой отряд боевиков уже приближался к обороняемым позициям.

Они подходили всё ближе. Вражеская пуля пробила левое плечо и полковник, упав на грудь, лежал, не в силах подняться. Сквозь череду непрекращающихся выстрелов ему послышались чужие шаги. Виктор протянул правую руку и подтянул к себе заранее приготовленные гранаты. Усики отогнуты, осталось только выдернуть и отпустить. Они были уже совсем близко, казалось, что Виктор слышит их дыхание. Он схватил одну из гранат, не жалея зубов, выдернул чеку, и почти без замаха отправил гранату вперёд. Рука тут же потянулась к другой, такой же тяжёлой, такой же ребристой и одновременно такой гладкой эФке. Он не слышал, как упала на землю предыдущая, как шарахнулись в стороны пришедшие по его душу бандиты. Все мысли Виктора были заняты этой последней, оставшейся у него гранатой. От боли, от обиды, от подбирающегося к сердцу отчаяния хотелось плакать. Даже чувствуя готовность уйти, не так просто сделать последний шаг, не так просто… К тому же, ему по — мальчишески хотелось уйти, совершив подвиг, как в газетах, а тут он вдруг понял, что у него может недостать сил дождаться, когда враги окружат истекающее кровью тело. «Можно попасть в плен»… — мелькнувшая мысль заставила поспешить с действием. Виктор вытащил чеку, зажмурил глаза и сунул гранату под голову, но в следующий момент понял, что так умереть ему слишком страшно и некрасиво… Изуродованное лицо… Впрочем, кому нужно изуродованное лицо детдомовского мальчишки, не имеющего семьи? Но страшно. Виктор, застонав от боли, опустил руку вниз и, подсунув гранату в подреберье, отпустил чеку.