Анатолий Гончар - Хроника одного задания

— Ясно! — произнёс я, соглашаясь с его аргументами.

— Ты должен… — он посмотрел мне в глаза, я не стал отводить их в сторону.

— Кому передать? — от него на меня внезапно повеяло такой тоскливой безысходностью… что я временно отступил.

— Я… — тихий захлебывающийся кашель. — Потом тебя найдут. Они найдут тебя сами, дай только знать, что документы у тебя, но так, чтобы это было понятно лишь тем, кто в курсе… И не ошибись, не прими тех за этих…

— Бред!.. Как сообщить? Каким образом?

— Было решено так… — он снова закашлялся. — Придумай сказку, легенду, рассказ, что-нибудь… — Ты же поэт… — он, оказывается, знал обо мне действительно почти всё! — Опубликуй в газете, в интернете, не знаю где… они поймут…

«Опубликуй», — хм, легко сказать.

— Главное, не спеши! С этого дня за каждым твоим шагом, за каждым твоим действием будут следить. Запомни: два — три года.

— Но что-то же должно быть, чтобы меня поняли? — я склонился над раненым.

— Опиши в рассказе гриб… гриб-трутовик.

— Что? — я подумал, что он снова бредит.

— Опиши гриб-трутовик! — нет, это не бред, но теперь я окончательно понял, что выбор на меня пал отнюдь не случайно. Они рассматривали такой вариант, а может… А может даже сознательно шли к нему. — Он протянул руку и хлопнул меня по груди. — И не смотри, что там. Так у тебя, по крайней мере, будет шанс остаться в живых, если… — он не договорил, снова закашлялся, захлёбываясь кровью.

«Ну, уж дудки, если и ожидать внезапной смерти, то хотя бы знать, из-за чего. Но не сейчас, позже, когда граница Чечни останется за спиной»!

Он, наконец, перестал кашлять.

— А теперь… теперь мне надо остаться.

— Мы понесём тебя! — упрямства мне не занимать, бросать своих я не привык.

— Нет! — сталь натянутой струны ещё немного и лопнет, поранив собой окружающих. — Я должен остаться, тогда у тебя, — сказал и тут же поправился: — У нас появится шанс. Если я не вернусь, они поверят… Они поверят, что документы остались при мне, и я их спрятал или уничтожил… Скажешь, я приказал… — внезапно у него в руках появилась «корочка» — обыкновенное удостоверение личности — с первой страницы глядело молодое лицо, полковничьи погоны, надпись «Полковник Юрасов Виктор Степанович». — У нас нет другого выхода…

Я вслушался во внутренний голос и понял, что он прав насчёт иного выхода. Прав, если только… если только всё сказанное им не вымысел или, того хуже, паранойя. Но свёрток, вот он, в разгрузке, и даже сквозь материал я чувствую, как он начинает жечь мою кожу.

— Хорошо. Мы только отойдём ещё немного и выберем позицию получше, — можно подумать, я знаю наверняка, что у нас будет на это шанс!

— Нет! — я понял, что Виктор уже приготовился умереть. И, похоже, он хочет (раз это всё равно неизбежно) «уйти» как можно скорее. Ожидание кажется мучительнее самого факта небытия. Только невероятное напряжение воли поддерживает его силы. Возможно, стоит ему только согласиться, возьми мы его на руки, и он тут же потеряет сознание. «Так и поступим, а там будет видно», — мелькает мысль, но нет, Юрасов привстал, подхватил лежавший на брезенте автомат и вновь закашлялся… Невозможно поверить, что на эвакуации его ждёт нечто худшее. Там же свои, но я тоже почему-то в это уже не верю…

— Юдин, заканчивай с миной, живее! — отдавая команду, я почувствовал, как окончательно утекает отпущенное нам время. Мне показалось, я даже услышал, как скрипит почва под ногами спешащего по наши души противника. — Тушин, Вячин, Калинин, уходите! — И видя, как замешкались ничего не понимающие бойцы, уже резко: — Вперед, вперёд, не телись, давай живее! — И успокаивающе: — Я нагоню! — И снова наклонившись к дрожавшему от боли и наступающей слабости Виктору:

— Прощай и прости… Мы никогда не стали бы друзьями, но у нас есть что-то общее, не знаю что, но понимаю это сердцем.

— Прости, брат… — даже готовясь умереть, он тоже чувствовал за собой вину. За пацанов и за то, что теперь и мне на долгие годы грозила опасность. Он это знал и понимал гораздо больше, чем я. Я же не мог его до конца простить, но и не смел на него злиться. Я тоже, как он, чувствовал вину. И к тому же оставался перед ним в непомерном долгу.

— Всё нормально, Виктор, всё нормально! — не знаю, можно ли утешить готовящегося умереть, но я попытался, глупо, банально, но как ещё было сказать? — Может, бог всё же есть…

— Есть… — не слишком уверенно согласился он.

— Тогда свидимся! — я вложил ему в руку принесённую Юдиным подрывную машинку.