Валериан Якубовский - Дезертир

Николай Петрович выставил бутылку шампанского и поручил мне открыть. Пробка с шумом ударилась в потолок. Малиновым звоном последнего мирного дня зазвенели бокалы, начались поздравления, поцелуи, пожелания счастья.

— Кушайте, дорогие гости, не скромничайте, — говорила Мария Михайловна, подкладывая нам любимые Светланой лакомства домашнего приготовления и была благодарна нам за внимание к дочери.

Вечер прошел весело — с музыкой и танцами, с прогулками и поздним возвращением домой…

Утром все узнали, что началась война. В тот же день, еще до объявления мобилизации, нам вручили повестки и направили к месту формирования артиллерийских подразделений…

— Спасибо, Саша, — Невзоров сделал пометку в блокноте и поднялся со стула: — Последнее сегодня. Что сказала Светлана на вокзале и как прощалась Татьяна Федоровна с Шиловым?

Упоминание другим человеком имени Светланы привело Ершова в смущение. "Это уж слишком… — подумал он с каким-то озлоблением. — Какое ему дело, что сказала Светлана?" — Но не ответить на вопрос следователя Ершов тоже не мог. Со времени его ареста Светлана представлялась ему далекой и недосягаемой, но бесконечно близкой и милой. В зеленом лунном свете майских вечеров рисовался Ершову ее туманный образ.

Ершов повторил про себя вопрос Невзорова и прерывисто вздохнул:

— Провожать нас, кроме отца и Татьяны Федоровны, приехала Светлана. Они прибыли в город на второй день утром, когда привокзальная площадь еще пуста. Прохладный воздух пронизывался короткими свистками маневровых паровозиков, толкавших вагоны на разъездных путях. Поодаль стояли пустые составы пассажирских поездов.

Безлюдный перрон наполнялся народом. Прошли строи, колонны. На посадочной платформе разместилась команда в новеньких шинелях и в ботинках с обмотками. Всюду замелькали военные с зелеными вещмешками.

Хлынули провожающие. Море людских голосов захлестнуло перрон.

— Влас Иванович! Татьяна Федоровна! — радостно воскликнула Светлана, увидев нас в толпе новобранцев. — Во-он Саша и Миша!

— Здравствуйте, товарищи красноармейцы! — сказал отец, подходя к нам и пожимая нам руки. — Вас не сразу заметишь в такой прорве народу.

Последовали расспросы, увещевания, слезы… Подогнали товарный состав. В открытых вагонах виднелись двухъярусные нары, настланные из свежих досок.

— По ваго-онам! — раздалась команда.

Толпы людей подались к краю платформы. Мы отозвали Светлану в сторонку и начали засыпать вопросами:

— Скажи, Светлана, кому из нас тебе писать?

— Оба пишите, — всхлипывая проговорила Светлана.

— А замуж за кого?

Светлана улыбнулась и вытерла платком слезы:

— Кто вернется героем, за того и выйду.

Отец прервал объяснения. Подошел ко мне, и мы обнялись на прощание:

— Ну, Саша, пиши. Я скоро за тобой. Помни. Это мой наказ. Бей фашистских извергов! Защищай Родину с достоинством. Она у нас одна… До свидания, Миша, — и поцеловал Шилова.

Мы пожали Светлане руку, дежурный по станции вынес жезл, и люди в шинелях, простившись с родными и близкими, поспешили к вагонам.

Татьяна Федоровна с отчаянным воплем подскочила к сыну, обхватила его руками, точно клещами, и повисла у него на шее:

— Господи! Дитятко мое моленое… Не отпущу!

— Постыдилась бы, Татьяна, — тихо сказал отец, мрачнея лицом. — Проститься-то как следует, не умеешь. Один срам…

Татьяна Федоровна как будто не слышала его — голосила, что заводная сирена. Потом накинула на шею сына маленький золоченый крестик на длинном шнурке и снова завыла. Слезы душили ее. Она не могла сказать слова и не выпускала сына из объятий…

— Пошли, — сказал я Шилову. — Поезд отходит.

Раздался паровозный свисток и заглушил вопли Татьяны

Федоровны. Шилов наконец вырвался из ее объятий, сорвал с шеи крестик, со злостью швырнул его в толпу и вслед за мной заскочил в вагон отходящего поезда.

***

Ершова увели. Склонившись над папкой с материалами ЧП, старший лейтенант Невзоров придвинул к себе блокнот, перечитал записи, расширившие круг его представлений о Шилове, провел итоговую черту и, прежде чем записать выводы по первому дню допроса Ершова, на минуту задумался. Походив по комнате, он вернулся к письменному столу и размашистым почерком записал: "Случай с Николкой убедительно показал, что Шилов способен к убийству… Что касается дезертирства из армии, то эта мысль у Шилова зародилась значительно позже. Скорее всего — на фронте… Татьяна Федоровна вытравила из него все святое, что пыталась посеять в его душе Ершовы и школа, и выпестовала в нем по своему подобию зверя".