Валериан Якубовский: Дезертир

После завтрака, в новом кафе на улице Ленина, Леушев увез Невзорова на милицейском катере в затон. Невзоров навестил Сидельниковых. Более часа беседовал с Марией Михайловной и Светланой. В машинном парке встретился с Лучинским и расспросил о причинах самоубийства Валентины. Походил с Леушевым на пепелище бывшего Кошачьего хутора с его почерневшей трубой и невыкопанной картошкой. Побывал у волчьей ямы и долго стоял у Черного омута.

Завершив таким образом командировку по делам "давно минувших дней", Невзоров оставил Леушеву номер своего телефона, записал его номер и попросил сообщить дату начала судебного процесса. Леушев обещал держать связь с прокуратурой Великого Устюга, взял адреса потерпевшего и свидетелей из числа устюжан, предложенных Невзоровым.

Проводив гостя на вокзал, Леушев в тот же день закончил обвинительное заключение и дело передал прокурору.

***

Прошло еще две недели. На углу пересекающихся улиц, в двухэтажном деревянном доме, где когда-то размешался райком партии, в зале судебных заседаний собралось много народу Начинался процесс по делу Шилова. Его судила выездная сессия областного суда.

В десять утра ввели подсудимого. Он был в черных очках, без головного убора. Окладистая борода его еще сильнее побелела, словно ее осыпали зубным порошком.

Два милиционера, которые привели Шилова и усадили на скамью подсудимых, остались за его спиной и застыли в неловком молчании.

В зале зашевелились. Сдержанный шепот прокатился по рядам, и десятки глаз устремились на подсудимого.

— Старый уже, — кто-то сказал в среднем ряду.

— Какой старый? — возразили ему. — Двадцать второго года.

— А я его где-то видел.

— Не сидел же он все это время в подвале.

— Мерзавец… Сколько людей погубил!

— Хорошо, что поймали. Еще бы не одного прирезал.

К секретарскому столику поднялась немолодая женщина с прилизанными волосами и в длинной не по моде юбке. Женщина подула в микрофон и, постучав пальцем в ограничительную решетку, сказала:

— Граждане, прошу внимания.

Зал утихомирился. Секретарь проверила явку вызванных по судебным повесткам лиц, назвала общественного обвинителя Невзорова, потерпевших — Меньшенина и Щукину — и попросила на время удалиться из зала свидетелей: Авдотью Никандровну Хабарову, Марию Михайловну и Лучинского.

Когда секретарь произносила знакомые фамилии, черные очки поворачивались в ту сторону, где со скамьи поднимался человек, и Шилову не было стыдно. Очки ограждали его от суровых и колючих взглядов людей.

Но вот Шилов впервые увидел Авдотью Никандровну, остановившуюся у выхода, и мороз проскочил по его телу. Эта полная седая женщина так взглянула на Шилова, что он и в черных очках не выдержал ее взгляда и отвернулся.

Но более всего его поразил Меньшенин, сидевший в первом ряду с Невзоровым. Вместо молоденького паренька, каким представлялся Шилову этот потерпевший, он увидел солидного полковника, с доброй дюжиной орденских планок на широкой груди и опустил голову.

В переполненном зале не было ни одного свободного места. Шилов оглянулся, нет ли сзади еще знакомых людей. Знакомых, кроме свидетелей и потерпевших, не оказалось. Сидели чужие и в большинстве своем пожилые мужчины и женщины. "Пенсионеры, дармоеды, бездельники!" — нелестно подумал о них Шилов и присмирел, закрыв ладонями прохудившиеся на коленях шаровары.

В зале снова зашевелились. Но шепот доносился уже с задних рядов.

— И что его заставило пойти на дезертирство? — как бы- размышляя вслух, проговорил парень в спортивной куртке, сидевший в предпоследнем ряду.

— Трусость, конечно, — ответила девушка с дамской сумочкой, не глядя на парня, который не надеялся, что кто-то ответит на его вопрос.

— Не только трусость, — возразил маленький старичок, с белой остренькой бородкой и в больших очках с двойными стеклами. — Трусость скорее побудила к дезертирству, а само дезертирство… — Он промолчал, потрогал клинышек бородки, поднял на Шилова очки и, усмехнувшись, сказал девушке: — Люди солдатами не рождаются. Это верно сказано. Мне кажется, если не посеять в душе ребенка благородных зерен защитника Родины, лавры героя не вырастут. Что посеешь, то и пожнешь. Так гласит народная мудрость.

— Позвольте, — вмешалась в их разговор пожилая женщина в старинном золоченом пенсне с цепочкой и вьющимися с проседью каштановыми волосами. — Насколько я могу судить о людях, вы, конечно, из бывших школьных работников?