Валериан Якубовский - Дезертир

В предпоследнее лето своей нерадостной жизни, опираясь на клюшку, она часто бродила по огородцу и гоняла воробьев с огуречной грядки.

— Кыш, треклятые! — помахивала она клюшкой. — Бога не боитесь. Весь цвет поклевали, ироды! — и плакала.

Воробьи будто дразнили ее и снова садились на грядку.

— Опять? Бесстыжие рожи! — и клюшка поднималась кверху.

В середине лета Татьяну Федоровну можно было видеть у крыльца магазина. Она торговала пучками зеленого лука, укропом, петрушкой. Выращивала гладиолусы, тюльпаны и тоже продавала. Нужны были деньги. Чемоданчик ее давно истощился. Вторая денежная реформа шестьдесят первого года доконала его. А пенсии — тридцать с небольшим. Хватало на хлеб и на сахар, и Татьяна Федоровна прибегала к мелкой торговле овощами и цветами.

К этому времени она продала все. Даже подарки Лучинского свезла на базар. Внутреннее убранство дома, доставшееся от Ершовых, тоже исчезло. Хозяйство пришло в упадок. Опустел дровяник. Татьяна Федоровна с клюшкой в руке и с веревкой на плече ходила в лес за дровами.

Однажды в воскресенье, проезжая на велосипеде в Васильевское, Лучинский увидел ее с большака с вязанкой хвороста и на другой день вечером привез машину дров, Татьяна Федоровна, растроганная заботой этого доброго человека, поблагодарила его, но в избу не пригласила — нечем было угостить.

Надо сказать, что и дом Шиловых, когда-то веселый и стройный, одряхлел, как сама хозяйка, скособочился и подался в землю. Подгнили два нижних венца, над сенями протекала крыша, дымила печь. Требовался срочный ремонт… Татьяна Федоровна со дня на день собиралась нанять плотника, да все откладывала. А время шло…

В опытной мало кто уже помнил, что у нее когда-то был сын. Многие из знакомых поразъехались по свету. Старые повымирали. Молодые не только Шилова — не знали Татьяны Федоровны. Да и самой опытной в Губине, как таковой, уже не было. Она перекочевала в Курцево, а губинское хозяйство с земельными угодьями и постройками передано в совхоз "Шипицынский".

Произошли и должностные перемещения. Директора отозвали в область. Леушев получил повышение и, став инспектором уголовного розыска, с Фаиной переехал в город.

На его место прислали лейтенанта Седякина, который поселился в о пустившем доме Фаины… Кабинет Седякину оборудовали при исполкоме поселкового Совета.

Новое начальство перетрясло и агрономов. Разбросало по всем отделениям совхоза. Светлана осталась в Губине. Старая свекровка, оплакивая сына, вскоре умерла. Светлана жила с дочерьми одна, правда, не долго. Мария Михайловна, похоронив Николая Николаевича, погибшего в автомобильной катастрофе, вышла на пенсию и переехала к дочери. Она взяла на себя заботы по хозяйству и занималась воспитанием внучек. Старшая, Машенька, училась в десятом, средняя ходила в восьмой, а младшенькая бегала в шестой класс.

Лучинский, который к этому времени близок был к размену пятого возрастного десятка, тоже остался на старом месте. Окончив заочно техникум, он возглавил механизаторов в своем отделении и по-прежнему не женился. Он близко сошелся с Седякиным как по характеру, так и по образу холостяцкой жизни. Седякин не мало приложил усилий, чтобы женить Лучинского. Он подыскал ему и невесту — учительницу математики, засидевшуюся по неизвестным причинам в девках. Но Лучинский наотрез заявил Седякину.

— Ты меня, Володька, не конфузь. Зря стараешься. Жениться не стану… Ты это прекрасно понимаешь.

Седякин убедился, что Лучинский верен своей погибшей невесте, и перестал напоминать ему об учительнице математики.

Из старых знакомых Татьяны Федоровны по полеводческой бригаде почти никого не осталось в Губине. Клавдия Семеновна четвертый год страдала тяжким недугом и была прикована к постели. Она не становилась на ноги, измучила домашних и рада была умереть. Татьяна Федоровна иногда заходила к ней по старой привычке, чтобы навестить больную и утешить ее добрым словом.

— Нет уж, Татьяна, — говорила Клавдия Семеновна. — Был конек, да изъезжен. Мне теперь, милушка, не встать на бедные ноженьки до конца моих дней.

Татьяна Федоровна сочувственно пожимала плечами, пускала слезу, видя, что бывшей начальнице приходит конец.

И только Симка-молочница, как и в годы войны, несла свой крест. Каждое утро мимо дома Шиловых грохотала по большаку телега с флягами молока. Симка бойко понукала гнедую лошаденку и крутила вожжами:

— Н-но! Проклятущая…