Александр Андреев - Очень хочется жить. Повесть

Ко мне молча приблизился Прокофий Чертыханов, тронул за плечо.

- Наденьте каску, товарищ лейтенант, - сказал он негромко и настойчиво, сунув мне в руки тяжелый, с острыми краями шлем, который я не любил. - Наденьте, - повторил он суровее - должно быть, солдатским нюхом своим чуял приближение тревоги и опасности. - Вы бы, товарищ полковник, легли, - посоветовал он Казаринову, - сено мягкое, ароматное, лежите себе…

Мы уже миновали Назарьево, когда вспыхнула перестрелка, бурная, стремительная и особенно внезапная в настороженной полночной тишине. Автоматные очереди скрестились, сплелись в клубок; стремительными скачками метались короткие взрывы гранат. Ровная строчка трассирующих пуль прошила черное глухое небо, вторая очередь рассыпала над головами цветной горошек… Расстояние сливало крики атакующих в одну сплошную тягучую ноту: а-а-а!!! Звук то стихал, приникая к земле, то взмывал, наливаясь неистовой силой…

Я взглянул на часы, они показывали пять минут первого. Мы не задерживались. Полковник Казаринов, сидя в телеге, чутко прислушивался к перестрелке.

- По-моему, все идет, как по нотам, как говорит твой Чертыханов, - заметил он, обращаясь ко мне. Вместо меня отозвался капитан Волтузин:

- Точная задача точно исполняется, товарищ полковник. - Капитан казался еще более возбужденным.

Впереди, в колонне кто-то вскрикнул, а потом трижды выстрелили. Волтузин бросился вперед узнать, в чем дело, и вскоре вернулся, доложил возбужденно и радостно:

- Два фашиста, вырвавшись из Назарьева, напоролись на колонну и были пристрелены. Только и всего…

Почти у самой Лусоси нас опять отыскали Гривастов и Кочетовский. Они тяжело и бурно отдувались после бега. На красивом, хищного склада лице Кочетовского блуждала дикая усмешка, он тихонько поскрипывал зубами, медленно отходя от захлестнувшего его исступления. Разведчики отличились. Бесшумно сняв часовых, они построили оба взвода и строем прошли вдоль улицы. Фашисты в темноте не догадались, что это были наши бойцы. Затем, рассыпавшись по команде, бойцы начали бросать гранаты в освещенные окна, в машины, стоящие в проулках, стреляли в выскакивавших из дверей солдат и полицейских. Гарнизон был разгромлен: одних убили, другие попрятались на огородах, бежали в лес. Кое-кто из гитлеровских солдат наверняка помчался в Лусось сообщить о внезапном нападении и поднять там тревогу. И нам надо было как можно скорее, до рассвета, выйти на исходные рубежи. Разведчикам предстояло выполнить еще одну, может быть, самую трудную, задачу - связаться с окруженной дивизией.

- Свяжемся, товарищ лейтенант, - не раздумывая, сказал сержант Гривастов. Кочетовский почти простонал:

- Пить хочу. Воды бы глоток…

Чертыханов протянул ему флягу с остатками спирта - экономный же, черт, запасливый, сколько дней прошло, а ни капли не выпил, берег…

- На, глотни.

- О! - вздохнул Кочетовский изумленно. - Спасибо, Проня… - Отпил глоток, хотел вернуть флягу, но раздумал. - Дай еще приложусь, хлебну…

Гривастов от фляги отказался, буркнув хмуро:

- Так обойдусь…

И разведчики опять пропали во тьме.

На исходный рубеж - в редкую и чистую березовую рощу, ольховый сизый кустарник и в высохший за лето, до краев налитый туманом дол в полутора километрах от села - батальон вышел к трем часам. Роты рассредоточились, готовясь к броску. Тракторы, натруженно гудя, как на пашне, выводили и разворачивали пушки для пальбы прямой наводкой. Приглушенный гул моторов в затаенной, воровской тишине казался оглушительным, вызывающим тревогу, и кто-то раздраженно крикнул артиллеристам:

- Тише там!!

На востоке, у горизонта, небо раскололось в широкую трещину жарко полыхнул свет, опрокидывая ночную тьму; серые рассветные тени, цепляясь за ветви берез, повисли мглистыми прядями, бледнели и истлевали. В долу словно прорвалась плотина, и туман тронулся вниз, клубясь, обнажая сырое дно и бойцов, прижавшихся к верхней кромке овражка. Открылось село, пепельно-серое, сумрачное, точно истомленное муками лицо человека. Одиноко торчала над серыми крышами белая облупленная колокольня без креста.

Чертыханов подал мне бинокль. Я приложил его к глазам, и село сразу приблизилось. У крайней избы между крыльцом и погребом горел костерик. Три немецких солдата пили из кружек, должно быть, кофе. Вот подбежал к ним четвертый, что-то сказал, и те, трое, поспешно вскочили, испуганно взглянули в сторону рощи, потом, поставив кружки у костра, подбежали к погребу, скрылись под низеньким соломенным конечком. И сейчас же оттуда плеснули на рощу сквозные струи свинца, как бритвой срезая тонкие веточки берез. Вслед за пулеметными очередями с визгом пронеслись мины, и роща наполнилась трескучим звоном. Огонь был беспорядочный и бесприцельный - наугад. Значит, кто-то сообщил в Лусось о налете на деревню Назарьево и о движении наших колонн.