Александр Андреев - Очень хочется жить. Повесть

- Товарищ лейтенант, разрешите принять клятву! - звонко и настойчиво сказал он, вскинув на меня смешные дырочки вздернутого носа. В его решимости было что-то трогательное и неотступное. Я понял, - что если откажу ему, то сразу как бы отделю его от бойцов и кровно обижу этим. Взглядом спросил политрука. Тот утвердительно кивнул.

Вася умел читать наши взгляды. Он уже стоял на коленях, снял кепочку с куцым козырьком и пуговкой посередке; белые волосы его были всклокочены, на макушке торчал задорный хохолок.

Вася читал клятву наизусть, отчетливо и звонко, без запинки. Только слово «клянусь» как будто захлестнуло ему горло, голос осекся. Покосился на меня блеснувшим слезой глазом, как бы извиняясь за остановку, и, подавив в себе волнение, закончил бойко и даже беспощадно:

- «И если я отступлю или струшу в бою, то пусть меня, как предателя и труса, расстреляют мои же товарищи».

Глаза мальчика сияли. Я ничего не мог ему сказать - мешало волнение, - только положил руку на его белую голову, примяв задиристый хохолок.

Люди все прибывали. Их надо было прежде всего кормить. Двор старого лесника Федота Федотовича Лысикова почти опустел; выпросили у него взаймы трех последних овец; телку он ночью куда-то предусмотрительно угнал.

Вскоре нам неожиданно повезло. Я послал Чертыханова и Ежика в хутор, лежащий в четырех километрах от нас, строго наказав им, чтобы без продовольствия не возвращались. Они ушли ранним утром. При подходе к хутору повстречали старшину Оню Свидлера. Чертыханов узнал Оню издали, по очертаниям: жердисто-длинный, пузыри галифе высоко, почти у пояса, а голенища сапог широкими раструбами наполовину прикрывали икры; на голове вздыбившийся пук густых, мелко вьющихся волос. Старшина, по-журавлиному задирая ноги, сбивая с ботвы бледно-синие глазки цветов, пересекал картофельное поле. За ним, чуть поотстав, плелись два красноармейца со скатками шинелей через плечо.

- Гляди, старшина! - проговорил Чертыханов, кладя на шею Васи тяжелую руку; глаза его почти суеверно округлились. - Свят, свят, свят… Воскрес из мертвых. Убей меня бог, воскрес! - И рявкнул в каком-то встревоженном исступлении: - Старшина! Оня!

Свидлер, перешагнув грядку, замер - одна нога в одной борозде, другая в другой, - пук волос встряхнулся.

- Проня, ты? - Он, должно быть, еще не верил своим глазам.

- Конечно же, я, Чертыханов! - крикнул Прокофий. - Кто же еще…

Старшина побежал, кидая длинные ноги сразу через несколько грядок. Споткнувшись, он растянулся, примяв зеленую ботву. Радость как бы обессилила его, он сидел в борозде, даже не пытаясь подыматься. На исхудалом, до черноты прокаленном, в черной щетине лице его сияла до прозрачности белая полоска зубов, накаленно лучились черные, словно покрытые лаком глаза.

- Проня… - прошептал Свидлер растроганно. Чертыханов присел возле него на корточки, с напускным разочарованием покачал головой.

- Ну, Осип, не оправдал ты моих прогнозов: я был уверен, что ты пошел на дно, как топор…

Оня засмеялся.

- Я сам так предполагал. Но фашисты, гады, прекрасно обучают всяческим видам спорта: марафонскому бегу, плаванию… Швырнули меня в Днепр - плыви. И, видишь, выплыл! Все стили испробовал, пока за берег зацепился…

- Я всегда говорил, что нам полезно соприкасаться с фашистами вплотную. - Они засмеялись. - Молодец, Оня, что выплыл! Рад тебя видеть живым и здоровым! И лейтенант с политруком обрадуются.

Старшина изумленно вскинул брови.

- Где они?

- Со мной, - небрежно, как-то покровительственно обронил Прокофий. - Вот послали за пищей; умри, сказали, а пищу раздобудь. - Хитрое, плутовское лицо Чертыханова приняло скорбное, сиротское выражение. - Сидим, Оня, на монашеском пайке, постимся… Овощи, изредка печеная картошечка, пареная пшеница - вот и весь рацион…

- Голодают? - Оня энергично встал. - Что им надо? Курицу, барашка?..

Прокофий снисходительно хмыкнул.

- Закурить нет? О, «Беломор»! Где достал?

- По случаю. Ночевал в сарае у заведующей сельпо…

Чертыханов прижмурил глаза, глотая дым папиросы.

- Курицу, говоришь?.. Птица и вообще всякая крылатая живность для нежных желудков, Оня. Нам бы этак стадо свиней. Нас ведь больше трехсот человек…

- Вон оно что! - Старшина задумался, провел указательным пальцем по тонкой, хрящеватой горбинке носа. - Что ж, достанем и стадо. Идем.

Оня позвал двух своих бойцов, Чертыханов - Ежика. Они обогнули хутор и спустились в неглубокую балку. За крутым поворотом, в ложбине, нашли стадо - голов тридцать пять свиней и поросят и столько же коз. Козы щипали выгоревшую травку, козлята проказливо, боком, скакали на прямых, точеных ножках; свиньи распахали низину и лежали в прохладных бороздах. В отдалении паслась лошадь с хомутом на шее.