Александр Андреев - Очень хочется жить. Повесть

Вспыхнул подожженный бронетранспортер; убитый пулеметчик неловко свесился через борт машины.

Самолеты ушли. Немцы втащили убитого в кабину и укатили туда, откуда прибыли, - бросили горящий бронетранспортер и рядом с ним костер, над которым в котле варился гусь.

Когда стемнело, мы простились с нашим убежищем, со студеным, освежающим родничком и выползли из оврага. Пенечки и подставочки в глазах не помогали Чертыханову, его за руку вел Вася Ежик. Взобравшись на бугор, Прокофий полной грудью хватил пахучего вольного ветерка и весь радостно передернулся, настороженный: нос его, хоть и распухший, учуял вкусный запах.

- Гусятиной тянет, - почти простонал он, - Убей меня бог, гусятиной!.. Неужели немцы оставили? Вася, подведи меня поближе, я хоть надышусь досыта… Вот удружили так удружили!..

Брошенный немцами костер уже догорел, под котлом, присыпанные пеплом, дотлевали угли и головешки. Мы ели суп, еще теплый, прямо из котла, одной ложкой, сохранившейся у запасливого Чертыханова. Суп показался нам слаще меда, хотя и отдавал немного кислой пряностью сгоревшего пороха и меди; со дна из-под кусков гусятины Щукин извлек две стреляные гильзы, угодившие в котел во время перестрелки. Чертыханов громко чмокал, обсасывая жирные кости, и растроганно восклицал:

- Ах, крылышко!.. Ах, шейка!.. Объедение! Мне начинает улыбаться наша такая жизнь… - Остатки мяса он завернул в зеленые листы коневника и спрятал в сумку про запас.

В небе недвижно стояли облака, негустые, рыхлые, и звезды как бы вязли в них - лишь кое-где пробьется одна, помигает нам и опять скроется. Я боялся, что мы собьемся с «курса». Мне стало казаться, что мы заколдованно кружимся по одному и тому же месту, не в силах отыскать нужное направление, как в лабиринте, и я досадовал, что ночи все еще слишком коротки: не успеет померкнуть горизонт на западе, как уже встает, улыбаясь, румяная и молодая заря на востоке.

В ту минуту я вспоминал Пушкина без особого восторга.

Часа через полтора, пройдя поле по бездорожью, перебравшись еще через один овраг, мы приблизились к лесу. Отсюда, из лесу, я решил больше не выходить.

Вскоре нас остановил тревожный и неуверенный окрик - так окликают часовые, которые боятся темноты и одиночества:

- Стой! Кто такие?

- Свои, - отозвался Щукин, смело шагая на голос. Мы были убеждены, что это красноармейцы, блуждающие, как и мы, по лесам.

- Стой, говорят! - повторил часовой более строго и грубо, и вслед за тем в листве как будто вспыхнула спичка - бахнул выстрел.

Щукин присел и выругался.

- Вот дурак! На черта ты палишь? С ума спятил…

- А зачем идете, если говорят «стой»? - Часовой щелкнул затвором, перезаряжая винтовку. - Вот проверят, кто такие, тогда ступайте…

Ежик оставил ослепшего Чертыханова и, подойдя к Щукину, дернул его за рукав, прошептал:

- Что-то мне голос этот знакомый, товарищ политрук. - И окликнул затаившегося за стволами часового: - Иван! Эй, Иван! Заголихин!

- Чего тебе? - нехотя и с недоверием заговорил часовой после долгого размышления. - А ты кто? Ежик, что ль?

- Ну да! - Мальчик кинулся к Ивану, радостно затараторил - Ты что тут торчишь? От немцев прячешься? Товарищ лейтенант, идите сюда, это Иван Заголихин, наш жеребцовский!..

Из сумрака, из-под мохнатой ели лениво выступил громадный парень с винтовкой наперевес; чуть пригнувшись, вгляделся в лицо мне, потом Щукину:

- Убери винтовку, а то еще продырявишь со страху, - насмешливо посоветовал Щукин, отводя от себя дуло винтовки.

Иван обиделся:

- Кого это мне страшиться в своем лесу?..

На выстрел из темноты появились еще трое.

Один из них, грузный, неторопливый, с тускло белевшей широкой лысиной, шагнул к нам.

- В чем дело?

- Дядя Филипп! - взвизгнул. Вася Ежик, бросаясь к нему на шею.

- Васька! - Филипп Иванович, видимо, ничего не понимал. - Как ты сюда попал? Вот чертенок!..

- Мы третью ночь здесь плутаем, - доложил мальчик, захлебываясь от охватившего его восторга. - Из окружения выбираемся. Со мной товарищ лейтенант идет, товарищ политрук и еще один… слепой мыслитель Гомер… - Вася тоненько, въедливо хихикнул. - Мы наших девок от плена отбили, помните, ночью, когда ваш сельсовет горел? Катьку Сердовинину, Маню Монахову, Кольку Каюма… - Вася подскочил к двум другим, безмолвно стоявшим поодаль, намереваясь что-то сообщить и им, но увидел, что незнакомые, примолк. Один из них, Мамлеев, приблизился к нам, поздоровался за руку.