Виктория Дьякова - Досье генерала Готтберга

Только к пятнадцатому июля, отчаявшись пробиться к Курску, Манштейн отошел по всему фронту, а введенные советской ставкой резервы развили успех, начав наступление. За три дня немецкий фронт был прорван на протяжении сорока километров. Части Красной армии двинулись вперед, освобождая оккупированные территории. Воспользовавшись передышкой, Лиза отпросилась навестить Орлова. Но в госпитале ее ждало разочарование — накануне его отправили в тыл, куда — врач только пожала плечами: может, в Свердловск или в Уфу.

Расстроенная, Лиза вернулась в штаб Рокоссовского.

— А вам тут письмо пришло, Елизавета Григорьевна, — подскочил Зеленин с конвертом. — Командующий уже в курсе. Просит к себе. Оказалось, с Лубянки неожиданно пришел запрос откомандировать Лизу в Москву.

Узнав об этом, Лиза испугалась. Она была уверена, что там снова начнут копаться в ее таллиннском деле, и не исключено — «накопают», чего и в помине не было. Но приказ — есть приказ. Простившись с сослуживцами и с сестрой Натальей, с которой, едва встретившись, снова приходилось расставаться. Лиза уехала.

Москва встретила ее приветливо. Ночью прошел дождь, но теперь солнце ласково согревало город, играя бликами в лужах. Молодая листва на деревьях сверкала, умытая. Воздух был свежим, легким. Теперь Москва разительно отличалась от того мрачного, окутанного пеленой мелкого сырого снега, города, каким Лиза запомнила его в феврале сорок второго года. Словно не год прошел, а лет с десять, не меньше. Но удивительное для Лизы лишь начиналось. Едва она вышла из здания вокзала, к ней подскочил сержант, по форме и нашивкам она сразу определила — НКВД, с Лубянки.

— Лейтенант Голицына? — спросил он как-то настораживающе дружелюбно.

— Да, я и есть, — ответила Лиза в растерянности.

— Я — Антонов, не помните меня? — он широко, по-доброму улыбнулся. — Я вам с Катериной Алексеевной в Сталинграде кино показывал…

— Антонов?! — Лиза ахнула. Она, и вправду, не признала его, забылось как-то лицо.

— Ладно, богатым буду, когда-нибудь после победы, — он рассмеялся, нисколько не обидевшись. — Давайте чемоданчик, — взял у Лизы багаж. — Катерина Алексеевна приказала вас встретить. Она сейчас у товарища Сталина, но скоро приедет. Прошу в машину, — он указал на черный «ЗиЛ», дожидавшийся у тротуара. — Пока Симаков вас примет.

— Николай Петрович? — только и смогла вымолвить Лиза, хотя понимала, что выглядит глупо.

— Он самый, — Антонов проводил ее до автомобиля, отдал водителю багаж, распахнув дверцу, предложил занять заднее сидение. Сам же сел рядом с шофером. — В контору, — приказал он коротко, а потом, повернувшись к Лизе, спросил: — Как вам Москва, Елизавета Григорьевна? Изменилась, верно? — она только кивнула в ответ. Действительно, не так уж много времени прошло с тех пор, как она в последний раз была в столице. А кажется — очень давно. Казалось, что город живет совершенно мирной жизнью. Ни регулировщиков, ни надолбов, ни противотанковых «ежей» на улицах, которые запомнились Лизе зимой сорок второго. Даже светомаскировки — и той нет. Как-то странно было видеть спокойно идущих по тротуарам прохожих, среди которых людей в военной форме было немного, светофор, вспыхнувший красным светом перед машиной. Лиза чувствовала какое-то непонятное несоответствие между размеренностью жизни в большом городе и своим собственным душевным состоянием, состоянием человека, только что приехавшим с фронта. Однако вскоре война напомнила о себе. Как оказалось, она вовсе не исчезла, просто притаилась и заявляла о себе сурово. Лишь только въехали на площадь Дзержинского, сразу в глаза бросился угловой дом, разрушенный прямым попаданием бомбы. В самом начале войны его в целях маскировки раскрасили под лужайку, и теперь желтые и зеленые полосы, смытые дождями, смотрелись жалко на обломках стен.

— Ночью бомбили, — проговорил Антонов, заметив, как изменилось лицо Лизы. — Прорвался стервец. Наши зенитчики взяли его в клещи, но он все равно весь запас сбросил и сам ушел, подлюга. На Театральном проезде и на Большой Ржевской тоже в два дома ударил. Даже погибшие есть, расслабился народ, как-то забываться стал сорок первый, когда здесь, на площади Дзержинского, перед самым зданием НКВД траншеи рыли. Немец тогда к Волоколамску рвался. Находились и такие, кто уж дни считал, сколько нам еще осталось. А Катерина Алексеевна как ни в чем не бывало садовников вызвала и спрашивает, а почему, мол, дорогие товарищи, вы не готовите клумбы перед зданием к весне. У них руки дрожат от страха, а она заставила их тюльпаны сажать, как и положено в октябре-ноябре. Казалось, кому нужна такая затея? Однако ж подействовало, успокоились многие, поверили, что город сдан не будет. Даже Лаврентий Павлович спустился посмотреть, что тут делается. Потом еще сомневался, уезжать ли ему в Куйбышев. Но все равно уехал. А тюльпаны весной цвели бурно, и в сорок втором, и нынче, в сорок третьем. Вот и приехали, — машина затормозила. Антонов, выскочив первым, распахнул перед Лизой дверцу: