Виктория Дьякова - Досье генерала Готтберга

Пани Литвинская сидела на белом диване с ажурной спинкой, рядом с белой вазе благоухали красные орхидеи. Она перелистывала журнал. Конечно, она изменилась, но немного — слегка располнела, но по-прежнему сохраняла шик и элегантность.

— Чем могу быть полезна? — оторвавшись от своего занятия, Литвинская подняла голову. Несколько мгновений она смотрела на Лизу, не узнавая, потом лицо ее напряглось, как-то неестественно вытянулось. Она ахнула и пошатнулась, схватившись за сердце.

— Вы узнали меня, пани Жанель? — Лиза бросилась к ней, поддерживая. — Это я, Лиза Арсеньева, помните, Минск, сорок третий год.

— Как не помнить, — произнесла с придыханием пани. — Тогда еще был жив Ханс. Тогда многие были живы.

Оставив пани на мгновение, Лиза прикрыла дверь, потом вернувшись, некоторое время всматривалась в покрывшееся мелкими морщинами лицо Литвинской, залитое слезами, как и ее собственное.

— Я вас оплакала, дитя мое, — Литвинская привлекла Лизу к себе и гладила ее волосы. — Этот страшный взрыв, который устроили бандиты в резиденции гауляйтера, унес жизни многих. Мне сказали, что вы как раз принесли ноты гауляйтеру для будущего концерта, всего-то за несколько минут до взрыва. Ханс желал бы обнадежить меня, что вы живы, но в конце концов пришел к выводу, что вас просто разорвало на месте, как и самого Кубе. Я вижу, вам удалось спастись, я так рада!

— Да, меня только поранило, — Лизе пришлось соврать. — Я долго лечилась, не могла передвигаться и говорить. Уже после того, как немцы ушли из Белоруссии, вылечилась. Присоединилась к Красной армии, с одной целью — попасть сюда, в Германию. И вот осталась.

— Милая моя, хоть одна живая душа, с которой можно вспомнить Ханса, вспомнить все, что было, — Литвинская промокнула слезы платком.

— Генерал погиб? — осторожно спросила Лиза.

— Хуже, — лицо Литвинской нервно передернулось, — он попал в плен к Советам. Они повесили его в Минске, на той самой площади, где когда-то находился мой салон. Благодаря Хансу я приехала сюда, в Германию, ведь он был родом из Гамбурга, здесь жила его семья. Теперь осталась только сестра. Жена и дочь Ханса погибли при бомбардировке, его сестра Хельга потеряла на фронте мужа и двух сыновей. Прежде она меня на дух не выносила, считала, что я отбиваю Ханса от жены, но горе объединило нас, — вздохнула Литвинская, — теперь мы живем вместе, в их доме. О, если бы не Ханс, я бы погибла там, в этой страшной стране, — она расширила глаза. — Он помог мне уехать сначала в Варшаву, а когда туда тоже пришли Советы, сюда, в Гамбург. Мне трудно представить, что было бы, если бы страшный план бандитов осуществился и они взорвали бы Ханса, как взорвали Кубе. О, ужас, ужас! — Литвинская прижала к глазам кружевной платок. — По счастью, они перегрызлись между собой, и им стало не до Ханса. Так мы спаслись.

Как я и надеялась, после войны мне помогла моя сестра Марго, — продолжила Литвинская после паузы. — В этом страшном месте, как это называется… — она пожала плечами, вспоминая, — в социалистической Польше, стране народной демократии, для меня места не нашлось. Марго дала мне денег на устройство бизнеса здесь, в Гамбурге. Вот так устроилось. А вы, вы что делаете, Лизи? Как вы живете? — поинтересовалась она.

И Лиза решила, что ее час пробил:

— К несчастью, пока я никак не приспособилась, — пожаловалась она кротко, — везде нужны связи, а я чужая здесь.

— Идите работать ко мне, — пригласила ее Литвинская. — Я теперь маюсь ногами, знаете ли, артроз замучил, — продолжала она, — мне нужен верный человек, которому я могла бы доверить свое дело. Вы согласны? — спросила она, сжав руку Лизы.

— Да, конечно, пани Жанель, — подтвердила та.

В тот же день Лиза покинула дом фрау Катарины. Пани Литвинская дала ей небольшой аванс, и на эти деньги она сняла комнату в доме напротив цветочного салона. Теперь она работала сама и ни от кого не зависела. Более того, она больше не чувствовала себя одинокой в Гамбурге. Пани Литвинская стала для Лизы подругой на чужбине. Она часто приглашала Лизу в гости и познакомила ее с сестрой генерала Готтберга, Хельгой.

Они часто вспоминали Минск. Однажды за обедом Лиза спросила у пани Жанель, не сохранилось ли мемуаров генерала Готтберга или каких-либо иных бумаг. Она была уверена, что интересующие ее документы, которые касались деятельности минского гестапо и его осведомителей, находятся в Германии. Вряд ли человек, который покровительствовал предателю, а Лиза знала наверняка, что это был сам Савельев, допустил бы, чтобы архив был потерян где-либо на территории бывшего СССР. Он постарался, чтобы бумаги либо были сожжены, либо отправились в Германию. Так и получилось.