Виктория Дьякова - Досье генерала Готтберга

— Я поняла, поняла, — шептала Вера. — Вы завтра уедете, я снова останусь одна. Даже в войну, в оккупацию, я не была так одинока, как сейчас. Вы верите мне?

— Верю, — Лиза вздохнула. О себе она могла сказать то же самое.

Наутро прощание было коротким. Вера торопилась на фабрику. Обнявшись в доме, они вышли на крыльцо и, как совершенно чужие люди, расстались у калитки, Вера пошла в одну сторону, а Лиза — в противоположную.

На фабрике, где работала Вера, голосил репродуктор: «Солнце красит нежным цветом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся Советская земля», — неслось над округой. И дальше без всякого перехода: — «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и, как один, умрем в борьбе за это!» Приближалась тридцать первая годовщина Октябрьской революции. Дождь прекратился, ветер раздувал над Минском алые стяги с серпом и молотом и огромные портреты товарища Сталина, одного из революционной тройки — с Лениным и Марксом.

Лиза не сомневалась, что о ее поездке в Минск станет вскоре известно на Литейном. Но не ожидала, что чекисты среагируют так быстро. Как только поезд остановился у платформы и Лиза поставила ногу на ступеньку, чтобы сойти, ее немедленно окликнули:

— Гражданка Голицына!

Она повернулась. Справа от вагона стоял Розман, а при нем два чекиста, званиями пониже, все трое вооружены.

— Пройдемте с нами, гражданка Голицына, — приказал Розман и, крепко взяв Лизу под локоть, сдернул ее со ступеньки.

Он был бледен, лицо кривила зловещая усмешка.

— Послушайте, какое вы имеете право! — возмутилась Лиза, хотя лучше, чем кто-либо знала, спрашивать бесполезно.

— Пройдемте, гражданка Голицына, — прошипел Розман, — там разберемся и с вашими правами, и с нашими.

Лизу вывели с вокзала — тянули так быстро, что она не успевала за чекистами, практически несли ее, взяв под локти. Потом бросили в машину, стоящую в переулке. Не промолвив ни слова и не отвечая на вопросы, привезли на Литейный. Лиза думала, что сразу отправят в камеру, но нет, через боковой подъезд затащили по лестнице наверх, в кабинет Розмана.

— Садитесь, — старший лейтенант указал Лизе на стул посреди комнаты и, сбросив шинель и фуражку, сел за стол. Охранники остались стоять у дверей. — К кому вы ездили в Минск? — хотел спросить грозно, а получилось по-щенячьи визгливо.

Лиза закрыла глаза и вздохнула: они знали, что она ездила в столицу Белоруссии, но к кому — не догадывались. А значит, у нес есть возможность маневра.

— К Иван Кузьмичу Савельеву, — сказала она даже искренне, — бывшему командиру партизанского отряда. Захотелось встретиться, знаете, в этом году пять лет событиям, в которых мы участвовали вместе. Я имею в виду покушение на немецкого гауляйтера Кубе.

— И что, встретились? — спросил Розман, буквально сверля ее взглядом.

— Нет, — на этот раз совершенно честно ответила она, — мне сказали, что Иван Кузьмич уехал в Москву на совещание. Так что, увы. Поехала назад. У меня отпуск всего на неделю, и то за свой счет.

— А кого еще вы видели в Минске? — Розман задал вопрос уже спокойнее и что-то пометил у себя в тетрадке.

— Никого, — ответила Лиза, не моргнув глазом, — там никого не осталось, да я и мало кого знала. Профессор Никольский погиб, как мне сказали. Я зашла к нему, но там живут другие люди. А больше у меня адресов не было.

— Товарищ Голицына, — Лиза отметила, что с «гражданки» Розман перешел на «товарища», а это уже неплохой знак, — я вполне понимаю, что военные годы свежи в вашей памяти, и у вас есть желание повидаться с сослуживцами, но я бы хотел предупредить вас, это небезопасно. Ведь большинство из них, в том числе и профессор Никольский — предатели! — Он сделал паузу, глядя Лизе в лицо. — Так оказалось. Органы госбезопасности расследовали уже после войны все обстоятельства дела, допросили множество свидетелей, покушение на Кубе было спланировано вовсе не вашей группой, его осуществили партизаны Савельева без вашего участия. Ваши люди, напротив, едва не сорвали операцию, вступив в сговор с нацистами.

— Что? Что? — Лиза подалась вперед. Хотя она и знала наперед все, что Розман теперь говорил ей, услышать обвинение в предательстве оказалось непросто. Она побелела. — Да вы с ума сошли! — воскликнула она. — Я сама, собственными руками принесла портфель в кабинет Кубе, в нем лежала мина. Она взорвалась, едва я успела выбежать из резиденции. Мне передал ее профессор Никольский. Какой он предатель? Что вы говорите?