Виктория Дьякова - Досье генерала Готтберга

Оставив портфель у камина, недалеко от рабочего стола Кубе, она вышла из кабинета.

— Позвольте проводить вас к машине, фрейлян, — предложил адъютант.

— Благодарю, но я не смею отвлекать вас от дел, — она собрала все силы, чтобы улыбнуться как можно непосредственнее. — Доберусь сама.

Она нашла в себе силы не бежать по лестнице, а спуститься спокойно, даже элегантно. Лиза успела дойти до часового, когда грянул взрыв. Воздушная волна бросила Лизу на пол, посыпалась штукатурка, с грохотом обрушались перекрытия. Чудом увернувшись от балки, которая едва не раскроила ей голову, Лиза упала на пол, потом быстро поднялась и выбежала на улицу. На нее никто не обращал внимания, кругом царила паника.

Она с трудом добежала до машины Зиберта, сильно болела ушибленная нога. Пауль выскочил ей навстречу из автомобиля, схватив за руку, втянул в салон и, резко развернув машину, помчался так быстро, как только позволяли темнота и дорога.

В городе началась настоящая сумятица. Воспользовавшись ею, Лиза и Катерина Алексеевна в ту же ночь покинули Минск. Наутро, уже в отряде, на базе Савельева они узнали, что задание было выполнено блестяще, Кубе погиб. По всей Белоруссии объявлен траур. Новым гауляйтером был назначен ближайший помощник Кубе — начальник войск СС и полиции в Минске, возлюбленный пани Литвинской генерал Готтберг.

После гибели Кубе положение подпольщиков в Минске значительно осложнилось. О том, чтобы Лизе вернуться в Минск, не могло быть и речи. Гестапо искало ее, на всех заборах и столбах висел портрет убийцы гауляйтера, который, кстати, мало напоминал оригинал.

Инга Тоболевич, Пауль Зиберт и даже профессор Никольский — все были вынуждены перейти на нелегальное положение и скрываться. В сложившихся обстоятельствах, о которых немедленно было доложено в центр, из Москвы пришел приказ: Голицыной вернуться. За Лизой прислали самолет.

Катерина Алексеевна оставалась пока с Савельевым. Она, Зиберт, Тоболевич и Никольский, мозговой центр партизанской разведки, всерьез подумывали об устранении Готтберга и искали подходы к новому гауляйтеру. О том, что провалилась операция, которую готовились провести во время парада 20 сентября, и кто-то выдал партизан, словно забыли. Во всяком случае, как показалось Лизе, расследование заглохло. А ведь кто-то предал, и он, предатель, оставался в рядах партизан. Это не давало Лизе покоя. Но ее отзывали в Москву, и дальнейшие события в Белоруссии разворачивались уже без нее.

Провожая Лизу на партизанском аэродроме, Катерина Алексеевна тепло обняла ее: «Спасибо тебе, девочка, ты молодец, — сказала она. — Я тоже скоро вернусь в Москву, так что мы с тобой еще увидимся».

Но они не увиделись. Ранним промозглым утром 10 октября 1943 года никто из них не мог предвидеть, что случится дальше.

В Москве Лизу встретил Симаков. Обнимал, благодарил, восхищался мужеством, обещал представить самому Лаврентию Павловичу Берия. Потом открыл для нее квартиру Белозерцевой на улице Горького.

— Катерина Алексеевна хочет, чтоб вы остановились у нее, — объяснил он, — она скоро вернется. — И… куда-то исчез.

В квартире Белозерцевой Лиза прожила месяц. Хозяйка не вернулась, Симаков же не объявлялся и на звонки не отвечал. На Лубянку Лизу не вызывали. О ней вообще как будто забыли вовсе. Только перед самыми ноябрьскими праздниками приехал Симаков. Он осунулся, еще больше похудел, был явно встревожен. Пробыв недолго, сказал, что Лизе надо вернуться на фронт к Рокоссовскому. Все уже согласовано. О Катерине Алексеевне и о том, что происходило в Белоруссии после отъезда Лизы, не обмолвился даже словом. На вокзал проводить не пришел. Вместо полковника появился помощник, незнакомый Лизе майор. Он привез документы, справки, закрыл за Лизой дверь квартиры, а ключ положил себе в карман. Как-то очень по-хозяйски, как показалось Лизе.

Она не стала спрашивать его ни о чем. Бесполезно — все равно не скажет. Но про себя осознавала ясно, что-то случилось. У Савельева. Что-то случилось с Катериной Алексеевной. То, что никто не мог ожидать и предусмотреть. Во всяком случае, о гибели Готтберга ничего не было слышно, тогда как о смерти Кубе трубили все газеты. Лиза не обижалась на Симакова, понимала, ему не до нее. И даже не знала, уезжая из Москвы на Запад, куда отодвинулся фронт, что Симаков опять спасает ее, спасает в который уже раз, от незаслуженных обвинений, а может быть даже от ареста. Лиза догадывалась, что даже сам ее отъезд из партизанского лагеря в Москву не был инициативой центра, как ей сказали, — Катерина Алексеевна настояла на нем, чтобы вывести ее из-под страшного удара, который решила принять на себя.