Свен Хассель - Трибунал

— Да, то, как снабжается русская армия по сравнению с немецкой, — сухо замечает Порта, — приводит к выводу, что уверенность в нашей окончательной победе может поддерживать только слепая вера!

— Там был толстый повар-сержант, который ублажал сам себя, глядя на фотографию Марлен Дитрих, — говорит Малыш, мерзко посмеиваясь. — Он получил сорок две трассирующие пули в задницу.

— Тут нам пришлось действовать быстро, — говорит Порта с коротким смешком. — Мы хватали все, что попадалось под руку. Когда поняли, что не сможем унести и половины этого, стали искать сани. Вот так и встретились с этим коммунистическим оленем, который не стал скрывать, что критически относится к этой системе, и поскольку там были нарты, мы тут же завербовали его.

— Мне пришлось пообещать ему финскую капиталистическую олениху, — ухмыляется Малыш, — и он ее получит, я лично об этом позабочусь!

— Хочешь сказать, что нам теперь придется возиться с оленем? — яростно кричит Старик.

— Это можно обсудить потом, — бесцеремонно отвечает Порта. — Пока русские суетились и стреляли друг в друга, мы подошли к складу. Там был всего один часовой, он спал и даже ничего не почувствовал, когда мы его застрелили.

— Спал на посту! — возмущенно кричит Хайде. — Он заслуживал смерти!

— Знаешь, я очень рад обнаружить, что подавляющее большинство солдат плохи, — отвечает Порта.

— Beseff [30] Конечно (арабск.). — Примеч. авт. , это потому, что большинство солдат бедняки, — говорит Легионер. — Жизнь научила их, что как бы ни лезли они из шкуры, все равно останутся бедняками.

— А! Но из бедных солдат получаются хорошие убийцы, — говорит Малыш, — и у них острые глаза и чуткие уши. Потому что им с пеленок приходится держать их открытыми, опасаясь полицейских!

— Когда мы вошли в мясное хранилище, — продолжает Порта, — то по вине Малыша чуть не погибли. Он бросил гранату в ящик с ракетами. Ракеты с шипеньем летали по всему помещению, угодили в двух русских, и они тут же повалились. Однако наш визит оказался удачным. Там был кофе, настоящий бразильский. Думаю, теперь он недоступен даже Адольфу. Это было так же просто, как зайти в бакалейную лавку и попросить фунтик кофейку.

— Еще проще, — радостно улыбается Малыш. — Не пришлось стоять в очереди и выкладывать деньги девице за кассовым аппаратом.

Потом в течение двух часов мы едим так, будто готовимся к трехлетнему голоду.

— Не поделиться ли с ранеными? — предлагает гуманист Хайде.

Малыш чуть не давится громадным куском маринованной селедки.

— Что за бешеная обезьяна укусила тебя в задницу? Они отбросят копыта по пути!

— Это наши товарищи, — сердито объясняет ему Хайде.

— Может быть, твои. Я никого из них не знаю, — беззаботно отвечает Малыш, отправляя в рот еще кусок селедки.

— Знаешь, Малыш прав, — говорит Порта. — Если дадим что-то раненым, к нам прицепится этот оберст с моноклем. Потребует разделить жратву на всю роту. По-моему, лучше немногие из нас поедят досыта, чем все получат по чуть-чуть и все равно останутся голодными.

Внезапно лицо Старика краснеет. Он пытается ударить себя по спине. Лицо его постепенно становится лиловым. Он, хрипя, падает на пол. Подавился. Мы переворачиваем его на живот и колотим кулаками по спине.

— Умирает, — убежденно говорит Порта. — Люди! Почему они не могут как следует пережевывать пищу?

— Не умрет, — говорит Малыш, хватает Старика за лодыжки и несколько раз бьет головой о землю, а Легионер тем временем колотит его по спине.

Изо рта у Старика вылетает большой кусок печеночного паштета.

— Господи, спаси, — бормочет Старик, тяжело дыша. — Подумать только, умереть на войне, подавившись паштетом противника!

— Подавишься ли паштетом, — говорит с кривой улыбкой Грегор, — или тебе разорвет брюхо гранатой, конец один!

Мы отваливаемся от еды, но через десять минут принимаемся за нее вновь.

Едим мы уже не для утоления голода, а от обжорства.

— Santa Maria [31] Святая Мария (исп.). — Примеч. пер. , — стонет с долгой, протяжной отрыжкой Барселона. — Мне это снится. Ущипните меня, не во сне ли я?

— Не во сне, — отвечаю я, отрезая себе большой ломоть от оленьего окорока.

— Надо же! — восклицает он, отправляя кусок козьего сыра в широко раскрытый рот.

— Что это, черт возьми? — испуганно кричит Порта и кубарем катится в укрытие за сугроб.

Мы рассеиваемся, как мякина под ветром. Через секунду все лежат в ожидании неизвестного, предупредившего нас о своем приближении. Оружие наготове, пальцы лежат на спусковых крючках.