Владимир Першанин - Командир штрафной роты

— Может, тебя заменить, сержант, если очко играет? — прищурился майор.

— Дураки только ничего не боятся. — Загорулько расправил ленту, подкрутил без нужды прицел. — А стрелять я нормально буду, за это не волнуйтесь. — И добавил: — Ребят только жалко.

Вот упрямый хохол! Командир полка секунду-другую раздумывал. Наверное, хотел убрать слишком разговорчивого пулеметчика да сунуть его в цепь атакующих, с винтовкой и штыком. Только сообразил, что опытного командира расчета перед атакой убирать нельзя. Повернулся резко на подкованных каблуках и зашагал к своему джипу, забрав с бронетранспортера трех автоматчиков…

У меня заныло разбитое еще в декабре предплечье. Рядом сопел мой верный помощник Леонтий Беда. С непривычным унынием смотрел вперед жизнерадостный «боровичок» Мухин, командир ополовиненного отделения. Наверное, и сам командир полка чувствовал безнадежность предстоящего боя.

— Раздать водку, — резко приказал он. — Молодым — по сто, старикам — по сто пятьдесят.

Начали разливать из термосов разбавленный спирт. Бойцы оживились. Не то что обрадовались, но лишние пятнадцать-двадцать минут жизни значили для каждого много. Илюшин положил мне руку на плечо.

— Коля, больше, чем по пятьдесят граммов, не наливай. Сам не пей вообще.

Мне стало легче на душе. Я вдруг понял, что окончательно стал для ротного своим.

А потом началась атака. Одна из тех диких бессмысленных атак, в которых мы за войну потеряли сотни тысяч убитых. Роты, пополненные тыловиками, хозяйственным взводом, писарями, сумели пробежать, теряя убитых, метров сто пятьдесят. Каменистая узкая дорога превратилась в кипящую полосу. Огненные вспышки и взрывы мин, клубы дыма, пулеметные трассы, гаснущие среди мутной завесы, и толпы бегущих, кричащих людей.

Немного продвинулся вперед бронетранспортер, остервенело бьющий из двух пулеметов и нескольких автоматов. Сверкающая вспышками выстрелов бронированная черепаха, открытая сверху, сразу стала хорошей мишенью. Рядом разорвались несколько мин, пулеметные очереди, высекая искры, перехлестнули бронетранспортер вдоль и поперек. Замолчал тяжелый «браунинг», задымил мотор, и водитель попятился задом в укрытие.

Наступали все три роты. Илюшин вел нас, прижимая людей к скале. Мины рвались на булыжниках дороги, почти не оставляя воронок, зато выбрасывая снопы осколков и битого камня. Мы стреляли вверх, не видя цели. Рядом со мной упал солдат из хозяйственного взвода. Закрутился, отталкиваясь руками от камня. «Западник» Грищук подобрал новенький автомат, вынул запасной диск. Солдат был ранен смертельно, не меньше чем десятком осколков. Потом упал Джабраилов, самый сильный солдат в моем взводе. Я кинулся к нему, но он уже поднимался.

— Оглушило…

Зато Мухин, исполнительный и подтянутый командир отделения, словно чувствовавший свою смерть, закричал, выронил автомат и, закрывая лицо ладонями, свалился как подкошенный. Подбежав, я увидел, что сержант убит наповал осколками в голову, рядом валялся разбитый ППШ. Лужа крови растекалась у меня на глазах.

С расширенными глазами мимо нас пробежали два солдата из первого взвода. Один в мокрой от крови, облепившей руку гимнастерке. Второй, выставив винтовку, как для штыкового боя, тянул на одной ноте непрерывное «а-а-а!». Я схватил его, но он с легкостью вырвался, и почти сразу взорвалась очередная мина. Меня отшвырнуло и, наверное, расплющило бы о скалу, если бы не кусты и трава, тянувшиеся жидкой полосой у подножия утеса. Я влетел в поросль, разрывая гимнастерку и тело кустами, срезанными осколками.

Леонтий и кто-то из бойцов помогли мне встать. Поверху часто захлопали звонкие разрывы гранат. За те четыре-пять секунд, что горит запал, «колотушки» не успевали долететь до земли и взрывались в воздухе, не причиняя особого вреда из-за небольшого радиуса разлета осколков, но прибавляя панику в цепи, жмущейся к скале, людей. На дороге лежали только убитые и тяжело раненные. Много…

Атака захлебнулась. Мы снова сидели за скалой, не веря, что живы, а на дороге продолжали рваться мины. Уже меньшего калибра, давно знакомые «пятидесятки», добивая раненых и кромсая убитых.

— Ну, чего вы смотрите? Фрицев е…х зассали! Я их один…

Никита Луговой, раненный еще в городке, с темными от копоти бинтами, сорвал с головы каску и швырнул ее далеко вперед. Она, гремя, как жестяное ведро, покатилась по булыжникам, а Луговой шел, стреляя из пистолета. Его догнали двое солдат и потащили назад. Он упирался, пока пулеметная очередь не ударила в ногу одного из бойцов. Тогда Луговой, словно очнувшись, сам подхватил раненого и зашагал назад.