Владимир Першанин - Командир штрафной роты

— Сиди охраняй и свой самовар береги, — сплюнул Илюшин. Троим минометчикам ротный приказал занять место в первом взводе. — Если встретим ваших, захватите мины и вернетесь. Бережков, может, пойдешь с нами? У тебя же царапина.

— Виноват, товарищ старший лейтенант, — съежился молодой парень с повязкой, торчавшей из рукава гимнастерки. — Кость свербит, сил нет.

— Давай, давай, Михаил, — добродушно похлопал его по плечу Илюшин. — Я же тебя на «Отвагу» собираюсь представить.

Михаил подобрал винтовку и неохотно поднялся. Согласился вернуться в строй еще один легко раненный. В роте вместе с уцелевшим сапером, разведчиками и минометчиками насчитывалось человек шестьдесят. Правда, две трети были вооружены автоматами. И трофейными и нашими, взятыми у тяжело раненных и убитых.

Рассыпавшись цепью, двигались по направлению, указанному связным. Я со своим поредевшим взводом посредине. Бой шел уже на окраине городка. Изредка попадались тела убитых. В одном месте, как на гигантской свалке, застыли несколько «тридцатьчетверок», немецких T-IV, смятые искореженные пушки. Давно знакомое мне штурмовое орудие «Даймлер-Бенц», приземистое, плоское, похожее на паука, с торчащей прямо из корпуса пушкой, замерло, проломив задом плетень.

Сволочная штука. Всего два метра высоты, за любым бугорком спрячется. Сколько они наших танков из засад переколошматили. Бортовые листы брони, которыми усиливали «Бенц», были проломлены снарядами. Рядом валялись два немецких танкиста. Еще один «Бенц» взорвался со всем боезапасом и сгорел в собственном бензине. Леонтий удовлетворенно осмотрел расшлепанные остатки «Бенца», торчащую из-под гусениц обугленную ногу.

— Вот так их, сволочей, надо!

Возле подбитой «тридцатьчетверки» возились чумазые хмурые танкисты. Им помогали ремонтники, приехавшие на «студебеккере» с будкой. На нас они только мельком глянули. Мы тоже прошли молча. Танкисты были явно не в духе, да и мы после таких потерь за неполный день были обозлены не меньше. Готовые друг на друга за лишнее слово кинуться. Где вы были, когда нас немецкий танк и бронетранспортер из всех стволов поливали и гусеницами плющили?

У танкистов наверняка свои претензии к пехоте. Не поддержала пехтура, немцы из противотанковых орудий и фаустпатронов как мишени «тридцатьчетверки» жгли.

Соединившись с батальоном, проверяли дома и дворы. В одном месте мой взвод обстреляли. Мы забросали каменный дом гранатами. Взорвать не сумели, слишком толстыми оказались стены, но подожгли и уложили двух пулеметчиков, пытавшихся ускользнуть. Заплатили еще одной жизнью. Погиб немолодой ефрейтор из отделения Коробова. Кажется, его земляк.

Тяжелый день. Для кого-то жуткий. Поэтому и спал так тревожно, только к рассвету провалившись в забытье.

Сколько и вправду отпущено мне, «Ваньке-взводному», если всего за день от тридцати семи человек во взводе осталось чуть больше двадцати. Я потерял многих бойцов, не успев даже толком познакомиться с ними. Наверстывая упущенное, не зная, кто доживет до сегодняшнего вечера, я торопился поговорить с каждым. Пока Илюшин уходил в штаб полка, завтракали-обедали в один присест, получали патроны и гранаты.

Высокого мускулистого татарина зовут Тимур Джабраилов. Я присел возле него, и он рассказал, что вчера не добросил гранату до танка. Из бронетранспортера вели такой сильный огонь из тяжелого пулемета, что от стены дома куски глины величиной со сковородку отлетали.

— И еще два пулемета с борта молотили, встать невозможно. А тот парень, который с улицы гранаты бросал, — смелый! На глазах у него танк друзей давил. Очень хотел подбить, потому и кинулся под пули. — И добавил простодушно: — Водки выпил. Без страха гранаты бросал.

— Ты откуда родом, Тимур? — спросил я.

— Чистополь. Город такой на Волге. Слыхал?

— Слыхал, — я прикинул примерное расстояние. — Мы с тобой почти земляки. От Инзы до Чистополя триста километров.

— Земляки, — подтвердил Джабраилов. — А ты, лейтенант, смелый.

Особой смелости я в себе за последние дни не заметил. Сказал бы кто другой, подумал бы, что подлизывается. Но Джабраилов, с его тяжелыми мощными руками и спокойным взглядом, производил впечатление независимого, уверенного в себе человека. Раз говорит, что смелый, может, так и есть.

— Ты тоже, Тимур, хорошо воевал, — только и оставалось ответить.

Он сжал бицепс на моей правой руке.

— Крепкая рука. Борьбой не занимался?

— Нет.