Владимир Першанин - Командир штрафной роты

Увидел я и комбата Орлова. Вместе с несколькими тяжелоранеными он ждал машину. Правой кисти у него не было, торчала перебинтованная култышка. Напичканный обезболивающими препаратами, он мало что различал, но меня узнал.

— А… снайпер. Живой? А я вот отвоевался.

Я что-то ответил, подбодрил майора, который в армию уже не вернется. А может, выбьет в наркомате разрешение преподавать в каком-нибудь военном училище тактику боя, как надо класть десятками, сотнями людей в лобовых атаках и отбивать девушек у подчиненных. Каким бы молодым и неопытным я ни был, но знал, что, кроме погибших солдат, на его совести будет вечно висеть красивая телефонистка Люда, которая пошла по рукам начальства. Что из нее путное получится? Поэтому не было у меня желания разговаривать с бывшим комбатом, и я отошел подальше. Он и на гражданке хорошо устроится. Потрясет культей да орденами и станет начальником какого-нибудь ЖЭКа или директором магазина.

В штабе полка я получил предписание в воинскую часть номер такую-то, продовольственный аттестат, проездные документы. Начальник штаба сказал, что я еду на шестимесячные курсы младших лейтенантов, и пожелал удачи.

— Жаль расставаться с таким перспективным снайпером, но тебе надо расти. Офицеров не хватает, сам знаешь.

Добрые слова, которые не часто приходится слышать от большого начальства, растрогали меня.

— Не подведу, товарищ подполковник

— Я не сомневаюсь, — он встал и пожал мне руку.

— У меня две просьбы, — замялся я. — Хорошо бы в свой полк вернуться. Все же с августа в нем служу.

Я постеснялся произнести слово «воюю». Это отдавало бы хвастовством.

— Не знаю, как получится. А вторая просьба? Если насчет краткосрочного отпуска, заранее скажу. Не дают отпуска. Если только по ранению.

— Обойдусь без отпуска. На меня представления и на медали готовили и на орден. Дайте команду проверить. Может, затерялись бумажки?

— А счет уничтоженных фашистов у тебя какой?

— Тридцать два официально. И штук двенадцать не подтвердили. Свидетелей, говорят, не нашлось.

Слова «бумажки», «штуки» развеселили начальника штаба.

— Проверю лично. «Красная Звезда» тебе по всем нормативам положена.

Не знаю, что там проверял начштаба, но «Звездочку» за убитых фрицев я получил через полтора года. А медаль «За боевые заслуги», как уже упоминал, аж в 1963 году. И представление было написано, когда я уже катил к месту учебы.

Добавлю еще, что сбегать в роту мне не удалось. Сдал винтовку, каску, несуществующий противогаз. Попрощаться лишь успел с двумя-тремя снайперами, остальные были на позициях. Выпили наскоро граммов по сто пятьдесят, обнялись, и я пошел ловить попутку.

Прощайте, 295-й полк и родная восьмая рота!

Учился я на курсах младших лейтенантов в Саратове. Сначала меня хотели зачислить в артиллерийское училище, чему я был очень рад. Артиллерия, как и авиация, танковые войска были в армии в почете. Не скажу, что к пехоте пренебрежительно относились. Все же «царица полей», но техника и мощное оружие привлекали любого.

Но попал на курсы подготовки командиров стрелковых взводов. Слово «офицер», вошедшее в обиход в 1943 году, новая форма с блестящими погонами. Черт с ней, с артиллерией. Начал войну в пехоте, даст бог, в ней и до победы дойду.

Почему я назвал так главу? Не нравилась мне дурацкая привычка некоторых спецов высчитывать, кто сколько на передовой отвоевать успевают, пока его ранят или убьют. Выходило, что «Ваньке-взводному» (вот еще дураки прозвище выдумали!) отмерено от силы недели две-три. Ротному — месяц с гаком, танкисту тоже совсем немного.

Нас, фронтовиков, было примерно в трех батальонах одна десятая часть. Может, и меньше. В основном вчерашние школьники, некоторым по семнадцать, призывники двадцать шестого года рождения. Оптимизма им такие рассуждения не добавляли, и я крепко сцепился в один из первых дней с одним умником. Нюхнул передовую, ранили, околачивался где-то и на курсах грамотность решил показать. А у меня срок солидный — восемь месяцев на переднем крае, да еще снайпер. Под носом у немцев.

Характер мой за эти месяцы крепко изменился. На многое по-другому стал смотреть. Сам порой не верил, что мне девятнадцать. Злости, уверенности прибавилось. Не зря меня командиром отделения на курсах сразу назначили, а позже комсоргом роты избрали.

Мне не очень хочется долго рассказывать об учебе. Тем более «первый курс» я прошел под Инзой, восемь месяцев учился. Второй — на фронте, и вот теперь курсы «красных командиров», если называть по-старому. А с сорок третьего — курсы младших лейтенантов.