Алексей Леонтьев - Белая земля. Повесть

Риттер грозил разнести дверь чулана. Я допил кофе и выпустил пленника. Лейтенант вышел мрачный, с поджатыми губами. Не глядя на меня, стал готовить себе завтрак.

На столе лежала пачка сигарет. Риттер взял одну, там осталось ещё две. Я спрятал пачку в карман и стал убирать со стола, Риттер, присев к печке, закуривал сигарету.

— Дайте мне нож, — вдруг сказал он.

В руках у меня была финка Дигирнеса.

— Я привык бриться каждый день, — продолжал Риттер, — а мой бритвенный прибор остался на базе.

Он говорил между прочим, ловя пальцами раскалённый уголек, но я чувствовал напряжение в его прямой, негнущейся спине. Он никак не мог поверить, что наши отношения не изменились со вчерашнего вечера. Я же думал о другом. Неизвестно, сколько нам ещё придётся пробыть вместе. Риттер должен твёрдо усвоить, что я сильнее его. Пусть знает, что я уверен в своём превосходстве.

Сигарета разгорелась. Риттер выпрямился. Я вытер обрывком газеты нож и протянул лейтенанту. Он небрежно бросил его на стол и принялся за консервы. Я смотрел, как он ловко выуживает из банки кусочки разогретого мяса, аккуратно подхватывает галетой стекающий жир. Меня он просто не замечал. Чтобы не поддаться искушению стукнуть его прикладом автомата по голове, я ушёл. Дверь в комнату я заложил засовом снаружи.

Зимовье стояло на высоком откосе. Внизу лежало море. Погода была тихая и тёплая. Мимо островка медленно передвигались огромные плиты льда, гонимые отливным течением. Горизонт был чист, и, насколько видел глаз, на север тянулись льды, разводья, льды.

Я долго стоял на откосе. Где-то за тридевять земель, у Волги, сейчас сражались мои друзья. Они погибали в открытом бою, задерживая врага на день, час, минуту… А я? Что теперь буду делать я? Сидеть здесь, на островке, сторожить каждый шаг этого долговязого лейтенанта, пока сюда не доберутся немцы? Если только Риттер не перегрызёт мне до той поры горло или я не пущу в него пулю…

Даже, предположим, мне удастся вытрясти из него сведения о таинственных станциях на ничьей земле, кому я сообщу их? Они всё равно погибнут вместе со мной. Теперь я уже кое-что знал о севере и понимал, что просто так, налегке, не пройти и пятидесяти километров по льду и разводьям. Как я мог так легко расстаться с собачьей упряжкой, санями!

Из домика доносилось повизгивание ножа о точильный брусок. Кажется, Риттер всерьёз собирался бриться. Я обошёл вокруг строения. В стороне темнела под снегом куча мусора. Валялись пустые, банки из-под консервов, осколки посуды, кости морских животных, обломки разбитых нарт. Надо было возвращаться в дом.

У входа я заметил маленькую пристройку, на которую не обратил внимания раньше. Проржавевшие петли замка легко вышли из гнёзд. Я вгляделся в полумрак сарайчика. У стены стояли поломанные нарты и, видимо брошенная за ненадобностью, лёгкая, обтянутая шкурой какого-то морского зверя лодка. Не веря такой удаче, я вытащил нарты на свет. Им здорово досталось в переходах, но в моём положении не приходилось привередничать. Потом внимательно осмотрел лодку. Она тоже была потрёпана, борта кое-где потёрлись, но всё-таки это была лодка!

В доме было тепло. На полу стояли лужицы оттаявшего льда. Тускло светился зелёный глазок приёмника. Сквозь шум помех снова пробивался металлический ритм военного марша. Риттер сидел на нарах в одном шерстяном белье. У него было красное, как будто натёртое наждаком лицо. Возле плиты сушился выстиранный свитер. Ножом Риттер тщательно разглаживал просушенные листки писем. Они, видно, намокли вчера во время переправы через пролив.

Я выключил приёмник. Риттер, подняв глаза, слегка усмехнулся.

— Я боялся пропустить сообщение о капитуляции.

Я не ответил. Скинул с плеча автомат. Вынув магазин, сунул его в карман куртки. Разряженный автомат бросил на нары. Риттер посторонился. Он разгладил последний листок, аккуратно сложил его и спрятал в бумажник.

— Нож! — потребовал я.

Риттер помедлил. Нас разделял широкий стол. Кобура парабеллума на моём поясе была расстёгнута. Я ждал. Щёлкнула пружина. Лейтенант протянул финку. Но он хотел отступить с почётом.

— Вы спасли мне вчера жизнь, — сказал он. — Можете быть уверены, я этого не забуду.

Пожалуй, действительно я не зря вчера вытащил Риттера из воды. Теперь, когда появилась надежда на спасение, я знал, что с ним делать.

Лейтенант перестал быть для меня тяжёлой и опасной обузой. Он теперь бесценный «язык». Он пойдёт со мной, пойдёт через льды и разводья, пойдёт на север, пока я не сдам его первому патрулю союзников. Там он расскажет о том, что делают гитлеровцы на ничьей земле. Я должен довести его живым. Может быть, это хоть как-нибудь поможет тем, кто погибает сейчас на крутых, сбегающих к реке улицах города у Волги.