Владимир Баскаков: Танкисты [Повесть]

Полковник Вагнер закончил запись. Куда же теперь бежать? Русские танки в Потсдаме. Берлин окружен. Один путь — немедленно вслед за генералом бежать к американцам.

Рано утром Боев оказался на Курфюрстендамм. Боев еще до войны слышал об этой центральной берлинской улице. Здесь он разыскал КП корпуса. Он разместился во дворе большого доходного дома, обвитого с фасада плющом. Во дворе дымилась кухня и шел привычный запах щей. Солдаты из комендантского взвода спали на асфальте, разостлав шинели. В цокольном этаже дома (здесь была, видимо, какая-то контора) работал командир, и из разбитых окон вдоль улицы тянулись телефонные провода.

Там-то Боев и встретил снова Батьянова.

Боев давно, еще с боев в Белоруссии, знал этого плечистого, красивого — так, по крайней мере, считали девушки из батальона связи — сибиряка, командира взвода разведки, толкового и смелого парня.

— Здорово, земляк! — сказал Батьянов. Он шел по двору и чуть ли не за руку вел немецкого офицера в черном плаще и фуражке с высокой тульей — старого, сморщенного, маленького человечка. Он вел его к парадной двери квартиры первого этажа, где помещался командир корпуса.

— Куда ты его ведешь, Толя? — спросил Боев.

— Это птица важная. Генерал медицинской службы. Я его прямо из машины высадил. Прервал, так сказать, его инспекторскую поездку. А веду к генералу Шубникову.

— Возьми меня.

— Это уж как начальство посмотрит.

— Скажи адъютанту Коваленко, что, мол, Боев, корреспондент, будет переводить.

— Ладно, скажу.

Через минуту на пороге показался высокий плотный парень со старшинскими погонами, но в новеньком, с иголочки, офицерском обмундировании.

— Генерал зовет, — сказал он.

Боев вошел в темную прихожую и осторожно отворил дверь в комнату. В большой гостиной напротив друг друга у резного курительного столика сидели генерал Шубников и немецкий генерал.

Шубников, широкий в кости и тучный, с трудом помещался в кожаном кресле, а немец присел на краешек стула с высокой резной спинкой.

— Спроси его звание, должность, обязанности, — сказал генерал Шубников, обращаясь к Боеву.

Он перевел.

Немец быстро ответил, что он генерал-лейтенант медицинской службы Вейсдорф, главный инспектор управления санитарной службы вермахта. Потом, помолчав, добавил: профессор медицины Вейсдорф.

— Значит, профессор, — сказал Шубников хмуро, а потом спросил, обращаясь к немцу: — Parlez-vous français?

Боев с удивлением посмотрел на генерала. Грубоватый тон его голоса вдруг изменился, и фраза была произнесена с отличным французским прононсом.

Немец ответил утвердительно. Шубников быстро заговорил по-французски, и Боев с большим трудом улавливал, вспоминая французские слова, смысл сказанного генералом. Шубников, как понял Боев, сказал, что, наверное, немецкому профессору медицины уместно было бы проявить гуманность по отношению к раненым немецким солдатам, размещенным в подвалах и в метро, где, очевидно, нет даже воды, пора прекратить бессмысленное сопротивление, и тогда Советская Армия сможет оказать им медицинскую помощь. Кроме того, в подвалах домов много стариков, женщин и детей.

Немец ответил, что гуманность и война несовместимы, но он, конечно, сожалеет, что все это происходит. Но разве он может отдавать военные приказы? Ведь он всего лишь медик.

Вестовой принес чай в стаканах с мельхиоровыми подстаканниками, и Шубников выпил чай почти сразу, а немец стал мешать ложечкой и отхлебывать маленькими глоточками.

Они обменялись еще двумя-тремя фразами, и Шубников встал. Обращаясь уже к Боеву, он сказал:

— Передай ему, что я сожалею, что немецкий профессор медицины не понимает или не хочет понять трагедию своего народа… Впрочем, не надо. Ничего не переводи. Пусть везут его в штаб армии.

Шубников кивнул адъютанту, тот подошел к немецкому генералу и жестом пригласил его следовать за собой.

Боев тоже встал и спросил:

— Я могу быть свободен?

Генерал молчал. Он смотрел в окно на широкую берлинскую улицу.

Боев постоял несколько секунд и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

В прихожей он спросил адъютанта:

— Слушай, Коваленко, откуда твой так по-французски шпарит?

— Испания, брат, Испания, — ответил старшина.

Во дворе после дождя стало светлее, и зелень первых весенних листьев посвежела.

Батьянов сидел прямо на асфальте, прижавшись спиной к стене дома, грелся или спал: фуражка сползла на глаза.