Владимир Возовиков - Особое задание

Летний день выдался ясным, и на краю хлебной нивы собралось много местных жителей. Парни сразу обступили солдат, и за оживленным разговором даже не услышали, как подошли машины из Белгорода. Вдруг раздались аплодисменты, солдаты разом обернулись и увидели выходящих из автобуса дорогих гостей. Где-нибудь в городской толчее эти немолодые люди с простоватыми открытыми лицами и седыми висками, вероятно, показались бы малоприметными, но сейчас по цветным орденским планкам на пиджаках и кителях собравшиеся сразу угадали в них участников одной из величайших битв минувшей войны — тех бесстрашных рядовых, сержантов, лейтенантов, что насмерть стояли здесь, на рубежах бывшей Огненной дуги, истребляя ударные войска фашистов, которые Гитлер бросил на Курск. К солдатам подошел среднего роста полковник с Золотой Звездой на кителе. Прапорщик отдал честь, остальные замерли по стойке «смирно», полковник улыбнулся:

— Вольно, товарищи, вольно. Артиллеристы?

— Так точно, артиллеристы.

— Я тоже тогда служил артиллеристом, в противотанковом дивизионе.

— И мы — противотанкисты.

— Вот как! Значит, товарищи по оружию. И погоны я тогда носил такие же, как у вас, сержантские. — Полковник остановился перед Клыковым, спросил — Командир расчета?

— Командир.

— А я был комсоргом дивизиона. Так что в бою случалось во всех лицах выступать — и подносчиком, и заряжающим, и наводчиком, и командиром, — словом, становился туда, где сию минуту руки требовались. Как-то случилось даже батареей командовать. Ну, а чаще приходилось, конечно, показывать личный пример на позициях — лопатой орудовать, пушки ворочать, ящики таскать. У нас, противотанкистов, сами знаете, как у пахаря: все успехи — в мозолях. Сумел как следует зарыться, укрепиться, наладить боепитание, изучил назубок ориентиры, пристрелял рубежи, — значит, и врага одолел, и сам уцелел. Дал себе поблажку — кровью заплатишь. В общем, кто больше трудился, тот и побеждал.

Прапорщик Волощук торжествующе поднял палец.

— Слыхали, пушкари? А я что твержу вам с утра до вечера!

Полковник понятливо улыбнулся.

— Однако мы отстали, пойдемте со всеми вместе на поле…

Вслед за ветераном артиллеристы приблизились к самому краю золотившихся хлебов. Наверное, оттого, что небо было пронзительно-синим, с редкими белоснежными облаками, казалось, хлебное поле излучает горячий золотистый свет. Волнами набегал ветерок, и тогда налитые колосья, тихо шелестя, кланялись пожилым людям, молча и недвижно стоящим с непокрытыми головами впереди молодых спутников. Глаза полковника словно бы с недоверием оглядывали июльский простор, что-то искали в нем и не находили.

— Неужто это то самое Прохоровское поле? — спросил он негромко.

— А тогда оно тоже было засеяно? — так же тихо спросил сержант Клыков.

— Засеяно?.. — Полковник, словно очнувшись, глянул на сержанта. — Да, сынок, было засеяно… Только не одним зерном. И не одними колосьями оно тогда прорастало…

На огромном пространстве — серая пелена, застлавшая горизонт. Тучи пыли, взметенной разрывами бомб и снарядов, тысячами гусениц и колес; тучи дыма, чада и копоти от работающих моторов, от горящих танков, самолетов и автомобилей; в полдень — мглистые, грозные сумерки, в полночь — кровавые сполохи на тучах от горящих селений. И гул — грозовой, давящий душу гул, не смолкающий ни ночью, ни днем… Таким оно запомнилось ему на всю жизнь, Прохоровское поле…

Полковник наклонился, взял горсть земли — её запах помнился ему с того времени, когда, контуженный и оглушенный, падал в черную бездну и земля обняла его, прикрыла собой от рваной стали, хлеставшей по артиллерийской позиции. Это длилось, может быть, минуту, может быть, пять или одно мгновение — до конца очередного авиационного налета. Горячий, терпкий запах земли был первым ощущением, когда пришел в себя и, напрягая силы, встал во весь рост над краем огромной воронки с единственной мыслью: цела ли его пушка, последняя на батарее?

Сейчас земля пахла тоже терпко и горячо, но то был мирный, с детства знакомый запах родной степи. Полковник растер сухой чернозем, и пальцы его ощутили зазубренный кусочек железа. Он взял другую горсть земли, и снова в ней нашелся осколок. Взял третью — в ней оказалась потемневшая от времени винтовочная пуля.

Тогда солдаты, а с ними и приехавшие фронтовики стали растирать в ладонях землю, и почти каждый находил в ней ржавый металл войны.

Да, это было оно — Прохоровское поле.