Яромир Йон - Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями)

Ее превосходительство вытерла слезы платочком.

— К вашему сведению, — продолжала она, поправляя кружева на груди, — мой сын — последний из древнего австрийского рода фон Выникалов, которым с незапамятных времен из поколения в поколение переходили по наследству высокие государственные посты, и его отец, Венцель, мой дорогой супруг — генерал-полковник, командир саперного корпуса, а его брат Эрвин — тайный советник и женат на баронессе Шпильбейн, придворной даме…

— Война, милостивая сударыня, сделала характеры детей грубыми, что также является предметом научных педагогических исследований…

— Ни в чем наш Максичек не нуждается, слава богу, мы вполне обеспечены, он единственный наследник. Он может выучиться всему, но только если сам захочет. Память у него феноменальная, что услышит, тут же повторит слово в слово, поэтому извольте быть осторожным в выражениях. И вообще во всем нашем роду были хорошие дети, все были примерными мужьями, а Роберт Выникал женился на девице Гольдштейн… Ну, вы ведь знаете эту семью, в придворном театре их ложа бывала слева крайняя, а летом они выезжали в Дихштейн… Я все вам покажу.

Она протянула руку к пуфу и раскрыла альбом с музыкальным устройством, в переплете из крокодиловой кожи.

Пришлось подсесть к ней на кушетку и рассматривать фотографии благородных дам, чиновников с императорскими бакенбардами, детишек в колясках, запряженных осликами, старушек в окружении предметов, как бы взятых из натюрмортов Макарта, их поклонников, кавалерийских офицеров в лихо надетых фуражках.

Тут вошла горничная с большим серебряным подносом.

После роскошного завтрака, который мне, привыкшему лишь к капусте в нашей солдатской столовке, к брюкве и к колбасе «собачья радость», показался олимпийским пиршеством, я был препровожден девушкой Эльзой — именно так звали обольстительную горничную — в сад познакомиться с моим подопечным.

Ни на один миг я не сомневался в действенности собственной, мною изобретенной воспитательной методы, главным принципом которой было — сначала соглашаться с поступками воспитанника, какими бы эстравагантными они ни были, и даже одобрять их. Только так, на мой взгляд, можно завоевать его доверие, притупить остроту вкуса запретных плодов, разрыхлить, таким образом, почву для эффективных педагогических мер.

Парнишку лет тринадцати, физически слабого, худого, малокровного, с тонкими, как палки, кривыми ножами, торчащими ушами, с ежиком рыжих волос, мы обнаружили на яблоне. Он сидел верхом на ветке и, размахивая топором, издавал клич индейцев:

— Уф… уф… уф…

— Максичек, пришел ваш новый воспитатель — сказала горничная, взглянула на меня и насмешливо вытянула малиновые губки.

— Уф… уф… кто пришел?

— Воспитатель, — снова пропела горничная.

— Этот?

— Да!

— Придется слезть, — принял он решение.

Он швырнул топор в траву, спустился с дерева и, схватив короткую, окованную серебром трость, встал передо мной в командирскую позу.

— Ты кто?

— Воспитатель.

— А почему ты в мундире?

— Ведь сам видишь… Я на военной службе… дурачок!

— Макс фон Выникал!

— Очень приятно. Учитель Краличек…

— Умеешь лазать по деревьям?

— Конечно!

— А ну, покажи!

Любопытная горничная не успела еще договорить «О, госп…!», как я уже был на дереве. Схватившись за горизонтальную ветку, я взмыл вверх рывком ну просто идеальным.

«Сейчас я тебе покажу фокусы-покусы!» — подумал я.

Прыжком я очутился на самой верхней, а затем спустился на самую нижнюю ветку, как проворная обезьянка. Но в тот момент, когда, согнувшись под углом, я переворачивался на руках в подхват, я почувствовал на нижней выпуклой части тела острую боль от ударов тростью, наносимых мне с кличем:

— Уф, уф, уф, уф…

Я негромко застонал и в то же время услышал неприятный смех горничной, что, должен признаться, огорчило меня больше всего.

Я спрыгнул вниз по всем правилам — с приседанием, словно ничего не случилось, и, чтобы скрыть растерянность и жгучую боль, ловко выполнил на земле два красивых кувырка, четко выпрямившись перед Максом, который, казалось, был вне себя от восторга.

Вырвав у него тросточку и перегнув его через колено, я щедро рассчитался с ним, отдавая себе отчет в том, что право на моей стороне.

На крик и отчаянные призывы о помощи я не обращал внимания.