Йоханнес Зиммель - Пятый угол

Элегантным движением Томас приложил «колокол» с влажным и горячим отпечатком штемпеля к приказу об освобождении, в то место, где ему надлежало быть. Легко нажимая на картофель, он держал его четверть часа, пока тот не остыл. После этого он убрал его. На приказе об освобождении красовался точный отпечаток настоящего штемпеля.

— Фантастика! — сказал Лазарь.

— А теперь давай-ка быстренько поедим, — сказал Томас. — Остальное можем доделать после.

Остальное выглядело так: после обеда Лазарь распечатал в бюро главного вахмистра множество писем, поступивших из прокуратуры. Подобные конверты он вскрывал ежедневно. Но в этот день он приложил максимум стараний, чтобы с особой предосторожностью распечатать плохо заклеенный конверт. Это ему удалось. Конверт, как и тюбик с клеем, он прихватил с собой.

После обеда Томас аккуратно сложил полноценный приказ об освобождении Лазаря Алькобы, засунул в зеленый конверт со вчерашним почтовым штемпелем и тщательно заклеил. А после обеда Лазарь подложил конверт под низ дневной почты, поступившей главному вахмистру…

— Ну, теперь или пан, или пропал, — говорил горбун этим вечером Томасу Ливену. — Главный вахмистр уже направил приказ о моем освобождении из административного бюро в отдел по освобождению. Завтра утром они по инструкции выпишут ордер на освобождение, а потом, как подсказывает мой опыт, придут за мной в камеру часам к одиннадцати. Это значит: сегодня ночью тебя придется оболванить.

Процесс опаливания продолжался около получаса — это были самые мучительные минуты в жизни Томаса Ливена. Со склоненной головой он сидел напротив Лазаря, который совершал над ним то, что делают, опаливая птицу. В правой руке он держал свечу, пламя которой пожирало пряди волос Томаса почти у самых корней. В левой руке Лазарь держал влажную тряпку. Ею он все время молниеносно протирал череп, чтобы предохранить кожу. Иногда, правда, он несколько опаздывал…

Томас стонал от боли.

— Осторожнее, идиот проклятый!

На это Лазарь отвечал выдержкой из португальского фольклора:

— Коль свободным хочешь стать, то придется пострадать. Так плетется жизни нить, этого не изменить!

Наконец мучения закончились.

— Как я выгляжу, — обессилено спросил Томас.

— Если засунешь хлеб за щеки и как следует изобразишь тик, то вылитый я, — гордо ответил Лазарь.

Оба в эту ночь спали беспокойно.

На следующее утро незнакомый надзиратель принес завтрак, ибо это была суббота, шестнадцатое, а по субботам, как уже говорилось, у дружелюбного Жулиао всегда был выходной. Лазарю об этом, конечно, было прекрасно известно, когда он проставлял дату на приказе об освобождении. Горбун забрал завтрак у чужого надзирателя еще в дверях. Томас Ливен храпел на своих нарах, укрывшись с головой одеялом.

После завтрака Лазарь проглотил три белые таблетки и улегся на нары Томаса. Томас натянул короткое пальто горбуна и между восьмью и десятью еще раз, уже в одиночку, провел генеральную репетицию. После этого он окончательно заложил за щеки хлебные шарики, а за рубашку на спине — толстую подушку. Он привязал ее, чтобы не соскальзывала. И начал изображать тик, отдавшись во власть Всевышнего…

В одиннадцать снова явился незнакомый надзиратель. Лазарь спал, укрывшись с головой. Незнакомый надзиратель держал в руке ордер на освобождение: «Лазарь Алькоба!»

Томас поднялся на полусогнутых и с дергающимся ртом подмигнул надзирателю:

— Вот он я! — прогнусил он.

— Вы Лазарь Алькоба?

— Так точно!

— А что это со вторым — все дрыхнет и дрыхнет!

— Провел беспокойную ночь, — неотчетливо объяснил Томас. — Что вам от меня нужно, господин вахмистр?

— Вас освобождают.

Томас схватился за сердце, застонал и опустился на постель. Он разыгрывал потрясение.

— Всегда знал, что справедливость возьмет верх, — прогнусил он.

— Не болтать, двигайте за мной! Быстрее! — надзиратель сдернул его с нар — чуть было не распрямив. Томас снова присел на колени. (Проклятье, как больно! Ну, ничего, недолго.) Он следовал за чужим надзирателем через длинные коридоры к административному управлению тюрьмы. Тяжелая железная решетка поднялась перед ним и снова опустилась, когда он вышел. Дергать ртом не так тяжело, теперь это происходит почти самопроизвольно. Но вот эти согнутые в коленях ноги… Только бы не свело судорогой, только бы не упасть…

Лестница вверх, лестница вниз — не выдержу. Ни за что!

Опять коридоры. Незнакомый надзиратель смотрит изучающее: