Йоханнес Зиммель - Пятый угол

Образцовый гражданин Томас Ливен в течение пяти военных и двенадцати послевоенных лет был вынужден пользоваться шестнадцатью паспортами девяти разных стран. Во время войны Томас вносил неслыханную сумятицу в немецкие и союзные штаб-квартиры, что не доставляло ему никакого удовольствия.

После войны у него, как, впрочем, и у всех нас, создалось было ощущение, что с хаосом, в котором он жил и который использовал в своих целях, покончено навсегда.

Заблуждение!

Секретные службы уже не отпускали его. За это он мстил своим мучителям. Он брал свое с богатых в период оккупации, с гиен, вскормленных валютной реформой, с нуворишей периода экономического чуда.

Железного занавеса для Томаса Ливена не существовало. Он действовал, переходя с Востока на Запад. Чиновники трепетали перед ним.

Депутаты различных ландтагов и парламентарии в Бонне трепещут и по сей день, поскольку Томас Ливен жив и знает немало об игорном бизнесе, строительных подрядах и заказах для нового немецкого бундесвера…

Конечно, его зовут не Томас Ливен.

Читатели простят нас, что с учетом обстоятельств мы изменили его имя и адрес. Но история этого некогда мирного гражданина, страстью которого до сих пор остается стряпня и который вопреки своему желанию стал одним из крупнейших авантюристов нашего времени, — эта история не вымышлена. Мы начнем ее с вечера 11 апреля 1957 года, в тот исторический момент, когда Томас Ливен педантично наставлял Китти, как готовить салат. Так что вернемся на кухню его виллы.

— Салат никогда не должен соприкасаться с металлом, — говорил Томас Ливен.

Словно загипнотизированная, Китти не отрывала глаз от тонких рук работодателя и, вся трепеща, слушала его лекцию.

— Для соуса, — продолжал Томас Ливен, — берем перец на кончике ножа, столько же соли, чайную ложку острой горчицы. Добавляем мелко рубленное крутое яйцо. Побольше петрушки. Еще больше лука-резанца. Четыре столовые ложки настоящего итальянского оливкового масла. Китти, масло, пожалуйста.

Покраснев, Китти подала требуемое.

— Четыре столовые ложки, как сказано. А теперь еще четверть литра сметаны или сливок, это дело вкуса, я беру сметану…

В этот момент кухонная дверь распахнулась, и вошел человек-гигант. На нем были темно-серые в полоску брюки, голубая в белую полоску домашняя куртка, белая рубашка, белый галстук. На голове — жесткий ежик. Будь он лысым, то показался бы увеличенной копией Юла Бриннера.

— В чем дело, Бастиан? — спросил Томас Ливен.

Слуга, в надтреснутом голосе которого сквозил легкий французский акцент, ответил:

— Прибыл господин директор Шалленберг.

— Минута в минуту, — сказал Томас. — С этим человеком можно иметь дело, — он снял фартук. — Итак, еду подавать через десять минут. Обслуживать будет Бастиан, а вы, дитя мое, на сегодня свободны.

Пока Томас Ливен мыл руки в ванной комнате, облицованной черным кафелем, Бастиан еще раз прошелся щеткой по его смокингу.

— И как выглядит господин директор? — спросил Томас Ливен.

— Как обычно, — ответил великан. — Толстый и солидный. Бычья шея и брюхо арбузом. Типичная провинция.

— Звучит не так уж плохо.

— И еще два шрама.

— Беру свои слова обратно, — Томас поправил смокинг. При этом кое-что обратило на себя его внимание.

— Бастиан, ты опять прикладывался к коньяку, — в его голосе прозвучало неодобрение.

— Всего глоточек. Я немного волновался.

— Брось! Если события примут скверный оборот, мне понадобится твоя ясная голова. Пьяным ты не сможешь как следует отделать господина директора.

— С толстяком я управлюсь даже в состоянии белой горячки.

— Тихо! Ты понял, как действовать, если я позвоню?

— Так точно.

— Повтори.

— Один звонок — я несу очередное блюдо. Два звонка — приношу фотокопии. Три — являюсь с мешком, набитым песком.

— Буду тебе признателен, — сказал Томас Ливен, обрабатывая свои ногти, — если ты ничего не перепутаешь.

— Суп великолепен, — сказал директор Шалленберг. Он откинулся в кресле и промокнул камчатой салфеткой тонкие губы.

— Леди Керзон, — сказал Томас и выдал один звонок, надавив кнопку под столешницей.

— Леди — кто?

— Керзон — это название супа из черепахи с шерри и сметаной.

— Ах да, конечно.

Пламя свечей, стоявших на столе, внезапно дрогнуло. Бесшумно вошел Бастиан и поставил курятину с перцем.

Пламя успокоилось. Его теплый желтый свет падал на темно-голубой ковер, широкий старинный фламандский стол, удобные деревянные стулья с плетеными спинками, старинный фламандский буфет.